Он открыл глаза через два часа после операции. Перед глазами все еще плыло, но бок не болел. Кажется, ему вкатили приличную дозу обезболивающего. Роман прокашлялся, и чуть приподнялся на кровати, Потягиваться не рискнул, мало ли что. В кресле у кровати спала свернувшись Шарлотта. Она обнимала колени руками, и тихо посапывала, уронив голову на плечо. Роман улыбнулся, и оглянулся: вокруг не было ничего, что можно было бы удобно подложить ей под голову.
- Эй, Шарли? Шарлотта, милая? - он тихо ее позвал, и  она вскоре открыла глаза, потянулась и улыбнувшись, бросилась к брату. Задела бок, и вот тут-то Роман скривился. Сколько его не накачивай, а вот толкнуть локтем в раненное место - больно.
- Господи, Роман! Я так переживала! - он поцеловала его в лоб, взъерошив волосы, и после отвесила подзатыльник.
- Эй, а это еще за что!? - слегка возмущенно, но все же с улыбкой проговорил он, обнимая сестру, уже устроившуюся рядом на кушетке.
- Как за что? Как тебя подстрелили? Зачем брал отцовский пистолет? Тебе жить надоело?
- Нет, милая, просто были кое-какие дела. Мы же должны были с Паксом кое-что решить, ну вот мы и.. - но Шарли промолчала, сильнее его обняв. Роман обернулся, спросил где Эйвери, но сестра ничего не ответила, лишь легко стукнула его по груди, сжав ручку в кулачок. Он хотел дотянуться до мобильника, набрать парня, узнать где он, а главное - как он, но сонливость взяла вверх, еще и тепло от согреваемого бока телом сестры. Она что-то рассказывала ему, а Годфри проваливался в сон, еще не зная, что мать наплела Шарлотте про Эйвери, и что сказала самому Пакстону, чтобы отвадить его от сына.

Еще было рано его выписывать, но у Романа ехала крыша. Ему надоело сидеть в заточении, да и тот факт, что к нему приходили даже пара ребят из школы, с которыми он когда-то общался, но не Пакстон - раздражал и злил. Порождал в нем сотни вопросов, на которые он не получал ответы. Ни от кого. Даже Шарлотта ничего не говорила, лишь воротила носом. Что было странно, ведь Роман знал, она симпатизировала Эйву. И не будь он сейчас в этом паскудном состоянии, его может быть и кольнула бы тупая игла ревности при мысли, что у нее могло быть к его парню куда больше, чем симпатия.
Он вышел из машины матери, и медленно поковылял к крыльцу.
- Подожди меня, дорогой. Я заберу твои вещи и помогу тебе. Слышишь, Роман? - Линн взяла с пассажирского сумку с его вещами и нагнала уже поднимающегося по ступенькам сына. Приобняла, ласково, что было парню непривычно и немного неприятно, хоть что-то внутри и ластилось к ней, - как ни крути, Линн - его мать, и если она сука, это еще ничего не значило; он ее сын, и он, как и каждый ребенок, хотел заботы и внимания, даже, если он - Роман Годфри. Она гладила ладонью его по волосам, а после поцеловала в висок, придерживая сына, потому что тому было еще сложно ходить самому. Да и...все-таки его рано выписали. Но Линн настояла. А кто они такие, чтоб отказывать Линн Годфри? Даже, если речь идет о ее сыне. Тем более, если речь идет о ее сыне.
В его комнате уже было все оборудовано. У кровати стояло пара приборов, которые должны были следить за жизненными показателями Годфри. А то ведь, не дай бог с ним что-то случиться прямо под носом у Линн. Роман фыркнул, но не стал задавать вопросов, не то состояние было. Да и не то настроение. Хотелось к Паксу, как можно скорее.
- Мам, где Пакс? Ты видела его? Ты с ним говорила? - он переодеваясь в пижаму, смешную, но все же, стоял у постели. Слишком рано, всего лишь начало одиннадцатого, но Роман постоянно был на грани, балансировал на острие усталости и истощения и нервного срыва. То, что его ранили -это пол беды, то, что рядом не было Эйвери - это была уже беда.
- О, малыш, мне так жаль, - она скорчила воистину жалобную мордашку, и подошла к нему, противно цокая каблуками по деревянному полу. Притянула его к себе за голову, от чего Ром скривился и ойкнул, и поцеловала его в лоб. - Дорогой мой, я говорила тебе, что он плохой парень. Что не стоило бы тебе с ним водиться, и тем более... Но ты совершил ошибку, ты еще молод, и эксперименты, это так..нормально. Теперь все будет хорошо, обещаю.
Она снова целует его в лоб, а Романа всего трясет: как она может говорить таким сладостным голосом о том, что "эксперименты - это нормально", о том, что "теперь все будет хорошо", и обещать что-то? Как она может говорить, что он - плохой? Что она вообще знает о нем? О них? Да и о самом Романе? Иногда, Линн Годфри была настолько одержима всем и ни чем одновременно, что не замечала и элементарного, того, что творилось под ее носом.
Роман отталкивает ее, но Линн не ведет и бровью, поджимает губы и уходит, советуя ему скорее забраться в постель. Дверь закрывается, и Роман, одолеваемый внезапной усталостью, натягивает на себя рубашку, застегивает пару пуговиц и заползает под одеяло.
Он не отвечал на звонки. На сообщения тоже не было отклика. Как сквозь землю провалился.
- Эй вы, тупые дохлые тушки! Вы все слышите! А я - слышу вас! Давайте, расскажите мне то, чего я не знаю!
Роман знал, что Вив больше нет. Она свободна, какой резон ей оставаться между мирами? Ее душа отмщена, и теперь она могла отойти в мир иной. Возможно, так и было. Он не знал, но верил в это. Хотел верить. Да и учитывая то, что он ее больше не слышал, то так оно должно быть и было. Но голоса молчали. Ни одна душа не вступила с ним в контакт. Неужто они все разом исчезли? Бред. Они с девяти лет терроризировали его сознание, давили на виски, подавляли его волю к жизни, и тут вдруг, такое благородство? Не верю, как сказал бы Станиславский.
Роман кашляет, кривится, и удобнее сползает на кровати. Почти проваливается в дрему, в такую нервную и неспокойную, и слышит легкий стук в дверь. Распахивает глаза, уже когда чьи-то губы касаются его щеки. Открывает, не понимая, как пропустил входящего, он же не спал, так ведь?
- Это я, спи, Ром. - Шарли устраивается рядом, кладет голову ему на плечо, и перебирает его волосы. Годфри посапывает, но все же, медленно и сонно, едва собирая слова в кучу, спрашивает, что случилось. Что произошло, что от него скрывают. Шарлотта молчит, и Годфри снова едва не засыпает, но голос Шарли как спасательный круг. Роман хватается за него, и возвращается из состояния добровольной комы, ведь он так устал. Но с каждым словом, сонливость проходит. Сердце бьется быстрее, и он распахивает глаза так, будто кто ему вколол адреналин.
- Что? В каком это смысле?!
- Я тоже удивлена. Я не думала, что он...такой. Но он сбежал. И ты сам видишь: ни звонков, ни смс-ок! Он не пришел тебя даже навестить! Мать сказала, что это он тебя привез. Он был в крови, и...он стрелял в тебя, брат. Он испугался. Банально решил, что так лучше. Скажи спасибо, что хватило у него смелости не бросить тебя умирать!
Роман чуть отталкивает ее, поднимаясь на подушках и качая головой. Злость в нем кипит. Это все ложь! Все не так было.
- Кто сказал тебе эту чепуху? Что за ебанизм вообще? Он не стрелял в меня! В меня стрелял тот... не важно, в общем! Шарли, кто тебе это сказал?
- Мама. Она же потом мне позвонила, сказала что вы с ним что-то не поделили, он отвез тебя в больницу и позвонил ей. А когда она приехала, его рядом уже не было. Он сбежал, Ром.
Но это все было не так. Это было вранье. В чистом виде. Он знал, кто в него стрелял. Знал, что они с Паксом делали в том доме, знал, что и сам нажал на курок, и знал, что Эйв не мог его кинуть. Даже если бы боялся. Ведь..не мог?

- Роман, опусти нож. Пожалуйста, опусти, - она никогда не повышает голос, даже когда готова откусить его голову. Всегда говорит ровно, размеренно, иногда шипит, как змея подколодная, но никогда не кричит. И сейчас, когда Роман стоял посреди своей комнаты, с ножом в руках, и требовал от нее перестать делать глупости, иначе он сделает то, что не доделала пуля, выпущенная в него, она тоже говорила спокойно. - Не валяй дурака, милый. Опусти нож.
- Какого черта ты делаешь? Как же я устал, мама! Мне блять двадцать четыре года! Я не нуждаюсь в твоей опеке, я...взрослый человек, прекрати лезть в мою жизнь!
- Взрослый? Посмотри на себя, Роман! Ты трясущейся рукой приставил нож к своему горлу! Да какой ты взрослый! - она спокойно махнула рукой, отворачиваясь, проходя вглубь комнаты и усаживаясь в кресло, доставая портсигар, тонкую сигарету и после закуривая. И плевать, что у Романа в боку дырка и он только-только выписался из больницы. У него же не легкое пробито, ему не трудно дышать. А если и так - откроет окна. В этом вся Линн. Всегда такой была.
- Я сделала то, что должна была. Ты бы себя видел. Бледный, несущий бред, едва языком вообще ворочающий! Вы оба были в крови, словно ягненка зарубали! Что вы там делали, в лесу, а? Роман? Я терплю ваши игрища в моем доме, но это... это отвратительно. Сам сказал, тебе двадцать четыре! Кончай уже играться в юнца и берись за ум! Что ты так смотришь на меня? Да, я соврала. Да, я вынудила его больше тут не появляться, но послушай меня, Роман, - она поднялась с кресла, медленно направляясь к нему. - Не хотел бы он - не ушел бы. А он испугался за свою шкуру. Какое ему дело до умирающего паренька, приютившего его и иногда потрахивающего меж делом? Ему же тюрьма светила! А тут я, подсуетилась, словно та рыбка золотая. Сказала, что освобожу его от камня на шее, и смотри - его тут нет. Он тебе хоть раз позвонил? Что и требовалось доказать.Смирись, Роман, и хватит уже...наглядностей. - он затягивает, выдыхая дым в сторону, и смотрит на сына. Рука дрожит, Роман сжимает рукоять так, что вот-вот онемеют пальцы, но он не будет сдаваться. Не хочет верить в то, что она говорит. Но вот она правда, Роман. Вот она.
- Если до заката, он не окажется тут, можешь готовить погребальную церемонию. Поняла? Я сыт по горло, и перережу себе горло. Вот каламбур, да, маменька? - он цедит это сквозь зубы, и когда Линн, закатывая глаза, выдыхает, подносит нож ближе, чуть касаясь кожи, пока ее глаза не округляются.
- Ладно. Будет тебе твой беспризорник. Только...успокойся, ладно?

Он немного порезал себя. Рука дрогнула. Но это мелочи. Заклеил пластырем и готово. Солнце клонилось к горизонту, в дома была лишь Шарлотта, которая, кажется, подслушала, но не пришла к брату. Кто знает, от чего. Роман успел уснуть даже. Но проснулся от кошмаров: он снова слышал тот крик в своей голове. Души тех, кто был убит в том доме. Мурашки табуном гуляли по его коже, и Романа трясло. Когда же дверь открылась и на пороге появился Пакс, он не шелохнулся. Неожиданная даже для него реакция, но что ему было делать? Он обдумывал слова Линн, и они жги. Прожигали в нем дыру. Больно.
- Спасибо, что не дал умереть. -довольно холодно говорит он, хоть и чувствует, как закипает кровь. Он изголодался по нему, тело ноет, да он скован в движениях из-за раны, но он жив, и он так скучал. - Свобода, а? Никто не идет по пятам. Рад?

Кто-то когда-то сказал, что человек думает, что знает, что такое боль, пока не сталкивается с чем-то, что ранит в разы больше. То, что в него стреляли, или трижды довольно сильно огрели (дважды - по голове), это мелочи. Основная боль, та часть айсберга, что скрыта водной толщей, была впереди. И сейчас Роман, на полном ходу, прямо как тот Титаник, напоролся на его скрытую мощь: Пакстон бросил его. Оставил позади, решил перевернуть страницу.
Он не стал озвучивать глупые, девчачьи вопросы, на манер "а как же ..." и дальше куча этого "как же". Он не стал вообще что-либо говорить. Просто стоял, молча, стараясь не двигаться, что шло ему на пользу - бок болел, обезболивающее переставало действовать - и чувствовал, как сердце сжимается, иссыхает, и рассыпается. Нам надо расстаться... Так будет лучше... А что если в следующий раз я не успею?.. Как будто снова побывал на промывке мозгов у матери. Роман сглатывает и ведет пустым взглядом только тогда, когда оказывается в комнате один. Точнее, только тогда он и замечает, что Пакс - ушел. Во рту пересохло, он молча опустился на кровать, и потянувшись, как лунатик, за сигаретами, закурил. Слышал, но как-то отстраненно, будто кто руководил его телом, а он был где-то вне его, как в комнату зашла Шарлотта. Она пару раз обратилась к нему, но Годфри не ответил. Девушка ушла, оставив его одного.И что это за привычка такая у всех - бросать его?
После пятой сигареты перед глазами начало все плыть. Бок жутко болел, и устроившись удобнее, Роман подсоединил к руке катетер, пуская по вене жидкое успокоение, и провалился в сон.
Шарлотта продолжила ходить в школу. Он слышал, как через садик к ней бегали друзья, и пару раз слышал, или ему только показалось, голос Эйвери. У него не было ни сил ни желания узнавать, что это было: галлюцинация или суровая реальность. Он курил, спал, накачавшись морфином, и не выходил из комнаты. Этот факт заставил Линн отобрать у него капельницу, но отрыв свою заначку с коксом, Роман не хило вмазался, а после, едва не пуская слюнки, подошел к окну, чтобы закурить. Тогда-то он впервые и увидел это: Пакс спускался по лестнице, той самой, через которую он впервые сюда пришел, подгоняемый Романом после аварии. Он шел последним, а впереди него пара девчонок и все та же Мэлоди. Роман безразлично выдохнул дым, усаживаясь на подоконник, но соскользнул и грохнулся на пол, заливаясь диким смехом. Как итог - он лежал скрючившись, сжигаемый дикой болью. Нет, не от раненного бока. Начало затягиваться, хоть до полного выздоровления еще далеко, несмотря даже на то, что на нем - как на собаке. Он смеялся, пока не понял, что уже не смешно. Что из глаз слезы не истерического хохота. Стыдно было себе признаться, и поэтому он поднялся, кое как добрел до ванной, и едва отговорил себя от еще одной дозы наркотиков. Его организм мог не выдержать, а кончить жизнь в блевотине и муках - он явно не хотел.
Тем более, пока этот щенок развлекался с той сучкой Мэлоди. А ведь он обещал ее убить.
На следующее утро он отвозил Шарлотту в школу. Матери не было, и сестра решила, что останется дома, потому что "поведение Романа ее волнует". Но Роман, снова вмазавшись кокаином, уверил ее что все нормально. Он выглядел лучше, на щеках был румянец, он оделся, предварительно почти сорок минут откиснув в душе, и отвез ее в школу. На стоянке он снова заметил, как Пакстон прощается с Мэлоди. И только его затуманенное сознание помешало увидеть Роману то, что на самом деле радости у парня от близости с Мэл не было.
Интересно. А он ее уже трахал?
Роман подождал, пока Эйвер скроется из виду, и вылез из салона плимута. Он стоял прислонившись к машине, разглядывая пустеющий двор. Вот-вот начнется урок. Достал сигарету, но в следующий момент какой-то паренек налетел на него на скейте, сбивая его в сторону. Сигареты выпали, а ноющая боль в боку заставила стонать.
- Ты ослеп, твою мать?
Роман хватает его за грудки, прижимая к тачке, и видит тот взгляд, с которым на него смотрел парнишка. Ростом с Пакса, может чуточку выше. Такой же патлатый, симпатичный. Он немного испуган, но не сторонится прикосновений, смотрит с вызовом, хоть и извинился за наезд.
- Вали отсюда! - Роман отпустил его, снова приваливаясь задом к машине. Бок еще ныл, но уже успокаивался. Он полез рукой во внутренний карман пальто и достал металлическую баночку, похожую на ампулу. Открутил ее и хотел вдохнуть немного кокса, но тот паренек, тот самый, что выбил из его рук сигареты, остановил его, протягивая пачку.
- Ты бы этого лучше не делал, Роман Годфри. Эти детки хоть и грозятся убить тебя, но это будет медленнее, чем то, что ты собираешься пустить по своим легким. - он смотрит на Романа так, будто бы в том, что он говорит, есть смысл. А он и есть, но Роман как-то слабо прослеживает его. Молчит, тупо уставившись. Парень сам кладет пачку в карман, наружный, Романа и забрав баночку, закручивает ее. - Так-то лучше. Я Джейк. И я..
- Срал я на то, кто ты. Не хочешь прокатиться?
Так он и нашел себе Джейка. Парня, который прослышав о том, что у "красавца-Годфри, кажется, флаг небесного цвета" решил не упустить шанс. Особенно, как только Пакс появился рядом с Мэлоди. А Годфри и не сопротивлялся. Нет, касаться ему его не хотелось. Парня не тянуло к этому Джейку. И он знал, что точно не гей, и флаг точно не небесного цвета, но вот беда - и женщину он не хотел. Он хотел только Пакса, даже будучи пиздецки злым на парнишку за его выходку. В тот вечер Джейк пришел без предупреждения, и Роман хотел его выставить - тот был настойчив, а Роман знал, что ему нужно чтоб кто-то зудел над ухом, иначе он сойдет с ума, - но услышал смех, доносящийся с первого этажа. А после голос Мэлоди, а значит...
Он схватил Джейка, и втащил его в свою комнату. Тот полез к Роману, но вывернувшись, он предупредил, что все еще ранен, и переодев футболку, пошел вниз, пригласив парня за собой.
Когда он вошел к комнату, все замолчали, а Пакс, будто нарочно, схватил Мэл за руку. Роман с явным усилием, растянул губы в улыбке. Он был под кайфом, но не настолько, чтоб нести чушь. Он подождал, пока Джек не окажется рядом, и бог знает что взбрело ему в голову, но он приобнял Романа за бедра. Все молчали, теперь уставившись на Романа и его неизвестного дружка.
Бляяять.

За тот вечер Джейк трижды пытался пристать к Роману. Он пытался завести его, касался его паха, пытался целовать, но Роман то и делал, что отворачивался, отходил, едва ли не бил по рукам. Ему было противно, что его кто-то трогает. Что этот кто-то - парень. И что этот парень - не Пакстон. Он психовал, и мысленно, каждый раз, возвращался к тому слюнявому поцелую Пакса с Мэлоди. Его тошнило, но изменить он ничего не мог.Джейк едва не начал трепаться, что имеет доступ к комнате Романа, но тот приложил его разочек затылком об стену, приказав молчать. Потом он о том пожалел, нагрузка болью отдалась в раненный бок. Но это лучше, чем слушать всякую ересь. Хватит и того, что и так все знают, что он трахается с парнем, зачем еще добавлять грязи себе в карму.
Три дня. Три долгих дня. Мэлоди не появлялась, а потом Шарлотта, за завтраком, рассказала, что Пакстон в участке. За драку в баре. Сказала, что его загребли в тот же вечер, когда они с Мэл ушли из дома Годфри.
Роман хотел позвонить, наведаться, узнать как он. Вытащить его. Но не стал этого делать. Пакс его бросил. Все кончено, жирная точка. Он даже разок позволил Джейку себя поцеловать. Было странно, мокро и совсем не приятно. Не так, как было с Эйвери.
- Да что такое, Роман? Ты же уже делал это с парнем, верно? Бьюсь об заклад, ты был сверху, тогда знаешь, что делать. Давай, Ром, я готов опуститься прямо сейчас на колени. Хочешь?
- Да, хочу, - сказал Роман, пока парнишка с блестящими глазами опускался перед ним на колени. Он запустил ладонь в его волосы, и чуть сжал, натягивая, как делал это с Эйвери. А когда его пальцы коснулись его ширинки, Роман резко дернул руку, заставляя Джейка заскулить. - Хочу чтоб ты встал и убрался к черту. Пошел вон. Я не в настроении.
Джейк выругался, но ничего не сказал прямо. Просто ушел, бросив что-то типа "до встречи, Роман".
Он курил в кровати, повернув голову в ту сторону, где обычно спал Пакс, и не мог избавиться от тянущего чувства в груди. Одна. Вторая. Третья. Пока во рту не защипало от ужасного привкуса.
Когда же Пакстон заявился в его дом, то Роман не знал, как ему поступить. Он думал, что они с Мэл отправляются в кино (Шарлотта собиралась тоже), но нет, Эйвери был один. Роман стоял на лестнице, закуривая, и сверля Пакстона взглядом. Напряг слух, когда тот заговорил про то, что уезжает, и перехватив сигарету пальцами, поспешил вниз.
- Бежишь? - с наездом, довольно громко и хрипло проговорил Роман, останавливаясь рядом с Шарлоттой.
- Ну, я пожалуй, пойду. Удачи, Пакс, не пропадай. - она улыбнулась парню, и посмотрела на брата, поджав губы. Роман снова затянулся, выдыхая парню в лицо.
- А что такое, Мэл не подходит в качестве... Не то, да? - он снова затягивается, от злости едва не закашлявшись, подавившись дымом. - Слабо признать, что ты любишь меня? Что хочешь меня? Что хочешь чтоб я не отпускал тебя, а, Пакс? Слабо сказать, что ты- кретин?
Роман сам не замечает, как начинает дергаться. Его трусит от злости и от того, что впервые за это время они стоят так близко, и говорят и...без свидетелей.
- Либо вали отсюда, либо я тебя сейчас трахну. У меня уже руки сводит от желания коснуться тебя, кретин. Так что давай, сделай еще один гениальный ход, решайся. Давай. - Роман провоцирует его, не зная, кого мучает больше. В штанах становится тесно, его трясет. Он зол и возбужден. Сердце бухает так, что вот-вот порвет грудную клетку, кусает губы, нервно запуская пальцы в волосы, и закидывая их назад. Что он сейчас ему наговорил? Разве так прощаются?
- А, черт с тобой! - он быстро прилипает к нему, обнимая и постукивая парня по спине. Прощается. - Давай, катись колбаской!
Но отлипнуть не может. Сердце выпрыгивает, почти у самой глотки. Не может дышать, и ощущает как торопливо скидывает с него рюкзак, как забирается руками под его одежду, стягивая все, срывая пуговицы. Что с ним? Он не ощущает рук, будто они и не его вовсе. Он его хочет, и даже постанывает от нетерпения. Как же он скучал...
Кто бы знал, что как раз в этот момент в дверях появится Мэлоди. Кажется, сами того не осознавая, они приведут в действие план "показать на натуре, что ей Пакс не светит".

Глупая, животная похоть. Романа трусит. Он словно весь наэлектризован, от кончиков пальцев до кончиков волос. Жадными поцелуями впивается в его губы, покусывает до крови его губы, сжимая его в руках, так сильно, будто бы он мог куда исчезнуть. Не мог. Он не позволит. Роман не позволит Эйвери больше исчезнуть, позволить его рукам забыть его тепло. Этого больше не случится.
Он сам не замечает, когда Эйв остается в одним трусах, не замечает того, как прижимает его задом к стене, с силой сжимая его член через оставшееся на нем белье. И почему он еще одет?! Годфри рычит, кусает его подбородок, шею, цепляется пальцами за спутанные волосы парня, теряется в них, сжимает руку, притягивает к себе. Он втирается в него пахом, постанывая, и в какой-то момент почти стонет, когда Эйв выскальзывает из его захвата. Глупо ловит ртом воздух, не в силах открыть глаза, но ощущает его руку на своем паху, урчит, упирается руками в стене, жмурится сильнее, и чертовски громко стонет, когда он берет его крепко налившийся желанием член в рот.
- Твою мать, Пакс!.. - дыхание сбилось, не может даже пошевелиться. Все тело свело от дрожи и желания. Они касаются друг друга. Впервые за...сколько? Погодите-ка, за сколько же? Пять дней? Десять? Чертовски долго. Слишком долго, чтобы потерять голову от того, что они наконец столь близко. Он даже не знает, что у их животной, необузданной страсти есть свидетель. Девочка шестнадцати лет. Все та же Мэлоди, которая была на его кухне энное время назад, и старалась дотянуться своими губами до губ Пакса. До этих самых губ, которые теперь ласкали его плоть. Роман не выдерживает, опускает руку ему на голову, вплетаясь пальцами в спутанные, взмокшие волосы Эйвери. Путается, сжимает руку, чуть надавливает на затылок, удерживая себя от резких движений. Хочется вдалбливать свой член глубоко в глотку Пакса ,словно в наказание, чтоб не повадно было вот так поступать. Чтоб навсегда отбилось желание пытаться его бросить или хотя бы думать о таком глупом решении. Надавливает сильнее, опуская и вторую руку, чуть пошатнувшись и приоткрывая глаза. Стонет, слышит его стоны, и превращается в один сплошной напряженный комок. Он направляет его сам, сам руководит процессом, потому что больше нет сил сдерживаться. Годфри не хочет кончать ему в рот, он хочет трахнуть его, нагнуть, поставить раком и отодрать, сладко прижимаясь грудью к его спине, но не может оторваться от этого сладкого рта. Горячо, приятно, влажно. Роман стонет, и ему невдомек, что сейчас рушится психика подружки его сестры. И плевать, что там, всего в каких-то тридцати метрах от них - его сестра. Она привыкла, впрочем. Она слышала эти стоны чаще и ближе, прямо из-за стены, а после встречаясь с ними в коридоре, лишь похихикивала, иногда отвешивая неприличные шуточки.
Пальцы в его волосах немеют, не может пересилить себя, заставить отнять его от члена и поставить раком, но если он этого не сделает, то просто сойдет с ума. Роман даже пропустил мысль о том, чтобы спустить ему в рот, а после подняться наверх и позволить Эйву трахнуть себя. Но он слишком возбужден для таких решений. Нет, он может позволить этому случиться. Но не сейчас, не сегодня. Наверное...
- Твою мать! - он хрипло рычит, обеими руками упираясь в стену, и кончая. Несдержанно, содрогаясь всем телом, и жмурясь до черно-красных пятен перед глазами. Руки дрожат, он тяжело дышит, легкие сводит, а во рту пересохло, ощущение, что попробуй он заговорить и слова больно ранят его горло.
Он поднимает его с колен, все еще мелко дрожа, словно его кто окатил ледяной водой, и притесняет его к стене. Касается губами его плеча, прижимается к нему всем телом.
- Пошли..наверх... - хрипит, проводя языком по его ключице, и впиваясь затем в его губы поцелуем, жадно, словно голоден. Да так, что утолять голод придется долго и мучительно сладко.

Наверное, споткнись и упади они прямо на лестнице, не остановились бы. Продолжили бы ласкаться, жаться к друг другу, кусать друг друга до крови, оставляя следы на кожи, которые на утро побагровеют, и будут отдаваться болью при прикосновении. Они бы не заметили, как неудобно ступеньки давят на позвонки и поясницу, они бы просто продолжили. Сверху доносится звук музыки. Шарлотта делает громче, чтобы заглушить эти их стоны, шум, который они создают. Она заперла дверь, чтоб ненароком не оказаться свидетельницей чего-нибудь эдакого. С нее хватит и того, что ее брат трахается с парнем, который появился в их доме слегка за месяц тому назад. Она, конечно же, рада ,что они не разбежались и сейчас как кролики придаются утехам, но с другой стороны..ей бы было проще понять это, будь на месте Пакса грудастая блондинка или брюнетка с зелеными глазами и точенной фигуркой. Но Шарли не Линн. Она принимает, даже если чего-то еще не совсем понимает.
Роман ведет Пакса за собой, впиваясь короткими ногтями в его кожу, прижимая его к себе, постанывает ему в губы, едва дышит. Упирается спиной в дверь, и ощущает как по коже проходятся мурашки: холодная дверь соприкасается с горящей коже, охлаждая и побуждая жаться ближе к парню. Оказавшись в спальне, Роман нехотя отрывается от него, закрывая дверь на замок и на ватных ногах тянет его к кровати. Пальцы скользят по бедрам Пакстона, поднимаясь выше, по животу, затем опускаясь вновь. Он касается ладонью его крепко стоящего члена, и выдыхает, чуть сжимая его. Смотрит как завороженный, тяжело дышит, абстрагируется от всего вокруг, оставляя лишь Пакса и свое сердцебиение в этой маленькой вселенной радости и желания.
Его прикосновения почти ранят - так сильно Годфри истосковался по нему. Он упирается икрами в кровать, закрывая глаза и чуть запрокидывая голову назад. Тяжело дышит поглаживая Эйвери пальцами по шее, цепляясь пальцами за волосы, и опуская другую руку ему на талию, иногда соскальзывая ладонью к его бедру. Стонет, почти в бреду.
- Х-х-хочу тебя, - заикается, сглатывает звуки, забывает как говорить. Кажется, надо сделать все правильно, но у Романа нет сил на то, чтоб шевелиться. Ему хорошо в его ладонях. Он с усилием воли отталкивает, слишком резко и грубо, парня от себя, чуть наклоняясь вперед и упираясь ладонями в бедра. Тяжело дышит, запрещая ему подойти к себе. Словно отравлен. Отравлен им. Его близостью. Прикосновениями. Любовью к нему. Восстанавливает дыхание, тянется дрожащей рукой к тумбочке, извлекая смазку, которая, казалось, скоро пылью покроется, и манит его к себе. - Давай, иди сюда. Будь хорошим мальчиком.
Никогда себе такое не позволял. Не с ним, да и ни с кем вообще. Но он знает, Пакс поймет его правильно. Двоякая фраза, пахабно обидная, но ведь Эйв не обидится, верно? Он готов быть для Годфри едва ли не самой последней портовой шлюхой, и Роман, в свое время, уже продал ему душу. И, возможно, отдаст и тело. Со временем.. Тянет его к себе, разворачивая к себе спиной, и выпуская тюбик из рук на кровать, прижимает парня к себе. Член снова налит желанием. Ему жарко, сердце бухает у самой глотки. Ладони требовательно скользят по телу парня. Роман целует, облизывает его шею, оставляя свои отметины, словно заново отмечает свою территорию. Он - его,и только его. И он готов убить всех и каждого за право обладать им. Нетерпеливо толкает его на кровать, опускаясь рядом. Он не будет ждать пока он перевернется. Не будет ждать ,пока их губы снова встретятся - хватит с него этого дурмана. Пока он способен соображать он будет действовать.
Годфри удерживает его рукой, не позволяя перевернуться к себе лицом, подминает под бедра Пакса подушку, заставляя выпятить зад, и рывком вжимает его лицом в кровать. Наклоняется, проводя языком по его позвонкам, замирая у самого копчика. Наваливается на его спину грудью, упираясь ладонями в кровать по обе стороны от него. Член упирается в одну из его ягодиц и Роман стонет от желания, тяжело дыша, иногда порыкивая.
- Ты хочешь? Хочешь меня? Пакс? Скажи что ты хочешь меня.

Он не спал с нею. Не может человек, который не так давно трахнул левую бабу, вести себя так, словно он почва, изголодавшаяся по влаге. Не может быть столь жадным до прикосновений. Не может быть таким...голодным. Роман наслаждается этим. Каждым его выворотом, каждым толчком его задницы в его пах. Сам постанывает, со стыдом понимая, что его так надолго не хватит. Чтобы перестать трястись от каждого прикосновения, и не кончать едва начав, им надо снова провести в постели более, чем много времени. Только вдвоем, только друг с другом. Без посторонних, без перерывов. Без нужды играть в социум, на который им обои певать с высокой колокольни. Роман вжимается в него, он ощущает его дрожь, и едва хохочет, слушая хриплые попытки парня петь. Шлепает его по заду, наваливаясь на него снова и рычит на ухо:
- Прекрати! Пакс, черт ты эдакий, кончай с пением! -он ржет, утыкаясь носом ему в шею, и словно в забытье тянет носом его запах. Кайфует, искренне не понимая, как выжил все эти дни без него. Без возможности касаться, брать его, целовать. Был, конечно, во всем этом один плюс - зад Пакса был готов к повторам. Правда, Роман забыл о том, что не так давно он и сам был ранен. С той ночи прошло не более десяти дней- двух недель. Он все еще мог впадать в ступор, задевая бок или резко перенапрягаясь. Иногда корчился от боли, и был вынужден прилечь, чтоб его отпустило. Иногда боль была дикой, и Роман вмазывался до усирачки очередным наркотиком. И его отпускало, и тогда он - спал.
Но сейчас бок не беспокоил. Он знал, останется шрам, но это, словно напоминание о том, что послужило предпосылкой к случившемуся. Напоминание о том, с чего все началось. Ниточка, связавшая события. Связавшая их. Он подталкивает к себе тюбик, и не рассчитав силу - руки дрожали - выдавливает на пальцы слишком много, смеется, пытаясь по-глупому затолкать часть смазки назад, в тубу, и плюнув на это почти невозможное дело, снова проводит языком по его позвонкам, опускаясь ниже, и скользя рукой меж его ягодиц. Он вздрагивает, и стонет. Охает, и от этого у Романа сносит крышу. Смазав смазкой тугое кольцо мышц, Годфри проталкивает, аккуратно и медленно, хоть в нем все беснуется, и требует ритма и жара, палец внутрь. Ему жарко, он ощущает упругость и тугость стенок, и чуть растягивает, вводя после второй палец, медленно потрахивая их ими Пакса. Слышит его стоны, держит крепче его зад, что тот им не вертел, вводит еще палец, уже сам изнывая от желания трахнуть его как можно скорее. Снова выпрямляется, не отнимая руку от его зада, растягивая, медленно но настойчиво лаская. Прикладывается к его спине, дышит, обжигая дыханием его плечо, шею, щеку, касается едва губами, обхватывает другой рукой его член, сжимая, скользя пальцем по налившейся головке. Пакс позорно отставляет зад, упирается коленями в кровать, и Роман тащится от этого. Он доволен. Он рад. Он счастлив, как, мать его, последний кретин!
- Кто бы мог подумать, что Роман Годфри склонит к пидарастии Пакстона Эйвери.. - он тихо урчит, размеренно двигая рукой, но оттягивая момент, ему еще вдалбливать парня в матрас, какое там кончать!..
Убирает руку, резко оставляя Пакса без внимания, и возится с резинкой. Руки дрожат, пришлось напрячься, чтоб не выпустить упаковку кондома из пальцев перепачканных смазкой. Справившись, он обтирает член щедро смазкой в одно движения кулака, и потянув на себя бедра Эйвери, подталкивает под него подушку. Надавливает на его спину, когда Пакс пытается приподняться, и устраиваясь, тычется головкой в его зад. Медленно входит, опуская ладони ему на талию, и плавно насаживая его на себя.
О, как он по этому скучал! По этому жару, тесноте, по ощущению Пакса столь близко и так...полно. Целиком. Без остатка. Начинает двигаться, сначала медленно и плавно, давая ему попривыкнуть к ощущениям, а после ускоряется, постанывая, кусая губы до крови, и впиваясь пальцами в него сильнее. Чуть наклоняется, снова касаясь губами его спины, лопаток, возвращаясь к плечам, и продолжая двигаться. Быстрее, учащенно, несдержанно. Стонет громче, жмурясь, и без единой мысли в голове. Хорошо.

Отредактировано Roman Godfrey (2014-02-13 03:18:09)

Он упирается руками в его бедра, притягивая к себе, и насаживая парня на свой член. Двигается размашисто, немного грубовато, но с абсолютным удовольствием. Роман запрокидывает голову назад, блаженно улыбается и тихо, гортанно постанывает. Они, как два идиота, все равно возвращаются к друг другу. Непонятно только одно - зачем вообще стараться расходиться, менять что-то " лучшему". Какой, к черту, лучшее, если лучшее, что у них есть - это они сами. Каждый заводит другого так, словно больше никого на свете и нет. Нет никого больше во всей Вселенной. Роман сходит с ума, впервые, так откровенно по кому-то убиваясь, что порою, да чаще всего, это доходит до абсурда. Ведет себя как ребенок, а все из-за звенящей в голове мысли: где Пакстон? хочу к Пакстону? верните его мне, и больше никогда, никогда не отнимайте.
И сейчас ему хорошо. Непонятно, как он вообще вытерпел рядом с собою того Джейка, и уж его непонятные прикосновения к Роману и вовсе абсурдны. Как Эйв мог целовать ту дуру, ведь она же...не Роман.
Он вбивается в него, стонет, ощущает как дрожит в его руках парень, как он расслабляется в итоге, и Роман с наслаждением, чуть ускорившись, но не забывая, что нужно держать себя в руках, чтоб не причинять ему еще больший дискомфорт, доводит себя до оргазма. Он кончает, задерживая дыхание, и после свалившись рядом, тяжело дышит и улыбается, ка выживший из ума. Доволен. Счастлив. Расслаблен. Непонятно, как у него хватило сил стащить кондом и бросить его в сторону, при чем, Роман был уверен, что в никакую урну он не попал. Он смеется, ему жарко, дышать трудно, воздух словно спекся, пропитался насквозь жаром, сексом, желанием и этой почти животной страстью. Он притягивает за шею к себе Эйвери, ощущая влажность его кожи. Закрывает глаза, все еще восстанавливая дыхание, и касается губами его лба.
- О, бог ты мой, Пакс, я люблю тебя. - давно этого не говорил, давно не показывал своему парню, насколько он ему важен. Роману жарко, у него все еще гудит тело, каждая клеточка напряжена, несмотря на то, что он вроде бы как расслабиться был должен. Годфри с усилием переворачивается, нависая над Пакстоном и убирает пальцами прилипшие волосы с его лба. Очерчивает кончиками пальцев его губы, томно, тяжело, завороженно глядя на него. Грудью ощущает его жар, биение сердца, его руки на своих бедрах.
- То что ты говорил, про опасности... Пакс, это бред. Ты понимаешь? Ну да,мы немного встряли, но черт возьми!.. Это ни в коем случае не из-за тебя. Не сбей мы Вивиан, это бы сделал кто-то другой. И еще хорошо, что это были мы - мы смогли ей помочь, а что, будь это человек? Не способный слышать, ощущать потустороннее? Бедная Вив навсегда бы осталась скитаться между мирами. Ну..наверняка навсегда. А это, - он опускает руку, сплетая свои пальцы с его пальцами, а после мягко проводит его пальцами по шраму, на своем теле. Еще болит, кожа болезненно реагирует на прикосновения, и розовый слой кожи отличается от остального. - Скажем так: за все приходится платить. Мы заплатили. На моем месте мог быть ты. Так что не надо говорить что в этом твоя вина. Твоя вина лишь в том, что ты любишь меня, поэтому ты такой идиот.
Он улыбается, сжимая его руку сильнее, и мягко целуя. Надо было уже давно расставить все точки над i, но как-то не срасталось. Теперь между ними остался только один вопрос: как быть дальше? Он не позволит Эйвери уехать. Да какое там! Он его еще не скоро из постели выпустит. Ему плевать, что скажет мать, не маленький, разберется, да и...какая разница, если он дышать забывает как, когда его нет рядом.
- В душ? - он нахально улыбается, прикусывая шутливо его подбородок, и после толкаясь языком ему в рот. - Я, кажется, не успел как следует тебя потискать, - Роман улыбается. Он доволен. Рад. Спокоен и умиротворен. Все вернулось на круги своя.

Теплые струи били по его спине, пока Эйвери смывал с себя пот, остатки спермы и прикосновения Романа, которые тот, тут же, норовил вернуть назад. Припечатать к его телу, клеймить, словно особо породистого скакуна. Да, все,что говорил Пакстон было правдой, и относился к Годфри так же. Он был рад, что именно он был ранен, а не Эйв, потому что,несмотря на то, что Роману и было двадцать четыре, он работал в пабе и вел вполне себе взрослый, но разгульный образ жизни, он никогда ни в чем не нуждался, не сталкивался с серьезными проблемами, и терялся, как мальчик, попадая в витиеватые ситуации. Не сложно представить, чтобы было, если бы это был Роман, сидящий на коленях с истекающим Эйвери, и не знающий, что ему делать. Он бы испугался, впал в ступор, после начал бы рефлексировать, что ни в коем случае не помогло бы Эйву. И, как результат, сегодня бы он не стоял в его объятиях, под теплыми струями душа в своей ванной, а сидел бы на могиле Пакса или бы стал жителем местной психбольницы, не сумев справиться с болью потери и осознанием собственного участия в трагедии.
А так, он прижимается к парню, проводит ладонями по его телу, плоскому животу, груди, плечам, притягивает к себе, утыкается носом в его шею, и плевать, что он выше Эйва, и приходится прислониться к кафельной стене так, чтобы хоть как-то сравнять их разницу в росте. Обхватывает руками его лицо, впивается в губы поцелуем, с нажимом углубляя его. Он нужен ему, он дышит им, не представляет себе жизни без него. Как наивная, тупая девчонка, из какого-нибудь пятого класса, страшно влюбленная в мальчишку из седьмого.
- Ты на что-то намекаешь, о, заноза сердца моего? - он засмеялся, прикусывая его мочку уха, и после касаясь ее кончиком языка. Роман плотно прижимался к Эйвери, его ладони уже блуждали по крепким бедрам Пакса, а пальцы так и норовили коснуться его члены. Бьющаяся родником мысль, заставляла Годфри держать себя в руках, а вернее, держать Эйва в руках, и не наглеть. Он разминал пальцами его мышцы, скользил руками по позвонкам и лопаткам, спускался к сбитому заду и слегка сжимал его в ладонях.
- Я тут думал о том, что можно где-нибудь уединиться. В каких-то четырех стенах, подальше от змеиного логова. - он целует его шею, покусывает ее, снова и снова оставляя красные следы своей любви, и сжимается нутром от того, что говорит. Дыхание сбивается, и руки начинают дрожать. Он правда этого хочет, хочет быть с ним, без постоянного надменного и испепеляющего всех и вся взгляда Линн, но не может. Не может оставить тут Шарлотту одну. Не может позволить себе не знать как она. Зачем тогда сказал? Он любит его, любит до вот этой вот тупой дрожи в кончиках пальцев. Как бы это все глупо не было, как бы наивно не смотрелось. И что бы там кто не говорил. Он его любит, а говорят, любовь жертвенна.

То, что он говорит до -не имеет значения, потому что то, что Пакстон говорит после - куда важнее. Наверное, эта тупая дрожь в руках выдала его с потрохами. Предала. Оставила беззащитной. Роман смотрит на парня остекленевшими глазами и молчит. Да, это бальзам на его душу. Да, то что сказал Эйв просто спасение для его ушей. Он не просит его согласиться на то, чтоб уйти сейчас, или завтра, или через неделю. Он соглашается ждать, пока Роман сможет это сделать, взять и уйти, и понимает, почему тому приходиться сомневаться и сжиматься нутром. Понимает без слов и без намеков, без отговорок и ненужного скандала, чтобы наконец всем все стало ясно. За это Роман готов целовать его до посиневших и онемевших губ. За понимание и поддержку. Черт возьми, а ведь он действительно может понять его с полу слова.. нет, что там, с полу взгляда!
- Я люблю тебя, кретин, - вместо спасибо и милой, приторной клички в конце предложения. Он просто целует его, подставляясь под струи воды, прижимаясь к Эйву крепче и вдыхая аромат его кожи. В голове крутилось столько слов, фраз, благодарностей. Он хотел бы ему сказать, что не может себе представить, чтобы был рядом кто-то, кто бы понимал его так же или даже лучше, хотя лучше - уже и невозможно. Он не может представить, что было бы, если бы он взял и уехал, поддавшись на угрозы Линн, не дожидаясь выздоровления Романа. Он не знал, что делал бы, если бы Эйв смог просто так отказаться от всего, что между ними было. По сути, что это? На первый взгляд - помутнение, влечение, на фоне стресса и переживаний, единого секрета и крови на руках, как своей, так и чужой, и крови друг друга - тоже. На первый взгляд, все просто: два парня просто не знали, у кого искать поддержки и тепла. И нашли все это в объятиях друг друга. После, немного заигрались, но это пройдет. Должно пройти, но почему-то, не проходило. Может быть, прошло слишком мало времени, и все непременно сойдет на нет? Потеряет краски? Выцветет? Роман все еще прижимается к нему, целует, проводит руками по его телу. Он слышал, что говорил ему Эйв. Что он так заговорчески проговаривал в его губы, и от чего у Годфри по коже шли мурашки, а то и целый скопища оных. Но ему пока не хотелось переходить к чему-то...плотскому. Он наслаждался тем, что Пакс был рядом. Тем, что он его чувствовал и понимал, и позволял Роману, в свою очередь, получать от него то,что ему хотелось. Вот так, просто, поощрял мальчишку, словно он был балованным ребенком, а Пакс - слишком добрым старшим братом.
- Ты слишком добр ко мне. Слишком снисходителен и понимаешь все сам. Откуда ты такой? И что тебе надо, а? - без лишнего подтекста. Закрыв глаза, утопая в нем все больше и больше, и он - теперь капля в океане, а океан - Эйвери. Полушепот, горячее дыхание, и такая же вода. Кожа Пакса нежная, почти идеально гладкая, и Роман лишь иногда взгдрагивает, когда его ладони касаются розового шрама на боку.

Годфри почти забыл, что Пакстона не было рядом. Он почти забыл и отпустил в эфир тот поцелуй парня с ненавистной ему Мэлоди. Да и саму Мэлоди Роману почти удалось забыть. Она больше не играла роли, она больше не была той возможной, лишь возможной, рябью на поверхности их спокойствия и отношений. Да, между ними были отношения. Какие-то странные, какие-то чересчур наполненные событиями, но были. Ему удалось даже забыть, что Линн снова может попытаться вмешаться. Ведь она еще не знает, что Пакс тут. Не знает, что эти двое снова тонут в объятиях друг друга. Утопают в друг друге, и никакие спасательные круги да жилеты им не помощник.
Кончики пальцев, почти невесомо, скользят по коже Эйвери. Роман наслаждается его присутствием, его готовностью быть частью Годфри, отдаваться ему, принимать любовь Романа, дарить свою. То, что Пакс не оказался от его настойчивости тогда, не оттолкнул и не сказал, чтоб он шел ко всем чертям, говорило о многом. И это же спасло их обоих. У Годфри было ощущение, словно он горел изнутри, но этот пожар был задавлен, придавлен чем-то сверху, и вот только тогда, когда он увидел Эйвери, он пробился из-под толщи ничего не значащего, тлеющего внутреннего мира Романа. Мира, которого у него по сути не было, пока не появился Пакс.
Роман послушно идет за парнем, как и он не напрягаясь, чтобы одеться или просто что-то накинуть на себя, или завязать вокруг бедер. Зачем? Они столько раз были обнажены рядом с друг другом, столько раз были так близки, что нет смысла теперь играть в смущение и прятать себя от глаз другого. Он подходит к нему, устраиваясь между его ног, и скользя ладонями по бедрам Эйва. Каждое движение рук отдается благим удовольствием в грудине Романа. Он наслаждается ощущениями. Его присутствием. Даже тем, что он так привычно подкуривает, прикрывая сигарету ладонью, будто бы что-то могло ее потушить одним легким дуновением. Роман неосознанно, но с явным желанием, подтягивает к себе Эйва, чуть стянув его по подоконнику к краю, и делает еще шаг, упираясь бедрами в подоконник.
- Я хотел вымыть тебе рот с мылом после той пахабщины с Мэлоди, - задумчиво говорит он. Он слышал каждое слово, и готов был поклясться, что сердце йокало на каждом слоге. Но вот эта отстраненность в тоне, и смена темы, казалась ему сейчас такой...нормальной. Зачем переливать из пустого в порожнее? Да, они любят друг друга. Да, он нужен Паксу, а Пакс - ему. Да, он сам задал тот вопрос,но это вовсе не из упрямства и желания поласкать слух нежностями. Скорее, на автопилоте, не понимая, за что ему достался Пакс. Хотя, что там...то, что он впервые заметил, всегда достается ему. Он же, мать его, Годфри.
- А потом вырвать язык. Ей. Мне твой слишком нравится, - Роман улыбается, все еще массируя пальцами мышцы Пакстона. - Я боялся умереть и остаться в том доме. Ну..знаешь, остаться призраком. А еще, я бы не смог быть с тобой. Говорить с тобой. Касаться... Не слабым дуновением, а тесным, тугим нажатием. Целовать. Наверно, я боялся потерять тебя там тоже. Слышать тебя и не видеть, не ощущать, это, пожалуй, еще хуже. Пакс, пообещай мне кое-что. Да, прозвучит как-то по -гейски, и так..по-бабски даже, но... просто пообещай, что больше не выкинешь ничего подобного. Никаких трюков с "так будет лучше". Понял? Широкие жесты и эмоциональные срывы со стилем кровавых посланий на паркете - не мой стиль, но все же, не делай так. Жить живым приведением еще хуже, Пакс. Как будто медленная, но постоянная асфиксия. И ничья рука тебя не отпустит.