trust me,
i am the doctor
story about us. | names. |
Отредактировано Geraldine Weber (2014-05-10 20:36:36)
PENNY DREADFUL |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » PENNY DREADFUL » ПРОВАЛЫ В ПАМЯТИ » trust me.
trust me,
i am the doctor
story about us. | names. |
Отредактировано Geraldine Weber (2014-05-10 20:36:36)
Города и имена стираются из памяти, как стираются даты, чужие голоса, лица.
Ты пытаешься уцепиться глазами хоть за что-то: за окно, за стол, за безобразную безвкусную картину, висящую на стене, но взгляд упорно отказывается фокусироваться на чем-либо.
Ты не спал нормально около двух суток и сегодня снова не можешь уснуть.
Перед глазами пляшут непонятные огни, каждые три минуты формируясь в новые узоры.
Ты сжимаешь в дрожащих пальцах стакан, на дне которого покоится убойная смесь из остывшего кофе и виски. Тебе кажется, что это именно то, что тебе сейчас нужно. Твоё спасение, твоя очередная попытка окончательно не сойти с ума.
В горле всё пересохло. В голове продолжают отстукивать свой надоедливый размеренный ритм настенные часы. С экрана телевизора какая-то истеричная женщина просит мужчину вернуть ребенка.
Ты опускаешь стакан на стоящий перед тобой журнальный столик и трешь руками глаза.
Тебе снова начинает казаться, что ты просто сходишь с ума.
Ты предусмотрительно запер Фелицию в комнате наверху, надеясь хотя бы на пару часов спокойствия, но навязчиво мигающая лампочка в прихожей и внезапно разбушевавшийся соседский пёс говорят тебе об обратном.
Твоя мертвая жена снова нервничает. Твоя мертвая жена совсем не хочет тебя отпускать.
Время от времени вы находите общий язык: вспоминаете прошлое, строите планы на несбывшееся будущее, пытаетесь найти какой-нибудь выход из всей это сложившийся ситуации. Но в большинстве своём она лишь истерит и сыплет проклятиями в адрес каждого встречного. Чаще всего в твой.
И день ото дня просит тебя покончить с собой.
Тебе всегда казалось, что после похорон мертвые жены навсегда остаются лежать в своих могилах, позволяя своим безутешным мужьям оплакивать себя, а не превращаются в психованных сук, не отходящих от них ни на шаг.
Тебе всегда казалось, что простившись с умершими, люди продолжают жить своей жизнью, а таскают постоянно покойников за собой.
Ты не помнишь, когда именно всё это развалилось. Когда ты перестал считать часы, дни, месяцы, и каждые утро и вечер начал механически открывать верхний ящик тумбочки, стоящей в прихожей, чтобы проверить, на месте ли старый отцовский револьвер. Ты не разговаривал с отцом около десяти лет. Но эту вещь, подаренную им тебе на семнадцатилетие, ты по-прежнему хранишь.
В момент, когда он вручал тебе свой презент, ты лишь рассмеялся, недоумевая о назначении столь странного и бессмысленного подарка. Но каждый раз, вертя его в руках, ты ловишь себя на мысли, что, вероятно, это одна из самых важных и нужных вещей.
Ты понимаешь, что, наверное, всё это с самого начала имело какое-то значение.
Всё, что тебе было нужно, так это собраться с мыслями.
Прокрутить барабан до щелчка.
Приставить дуло к виску.
Нажать на курок.
...
Человек с экрана машет кому-то руками и что-то кричит. Грохот врезающихся в друг друга машин, скрежет металла, звуки полицейской погони. Даже не следя пристально за сюжетом, ты с точностью до секунды можешь описать события происходящего. Слишком предсказуемо, слишком обыденно, слишком привычно.
В таких дешевых блокбастерах всё обычно подчиняется одной известной голливудской закономерности: подброшенная вверх монета снова решает кому жить, а кому умереть.
Орёл, упавший изображением вниз, означает смерть.
Ты снова слишком резко теряешь суть происходящего, трясешь головой, пытаясь отвлечься от наваждения.
Стук в дверь тебя совершенно не беспокоит.
Даже если он повторяющийся.
Даже если его громкость и требовательность нарастают с каждым новым ударом.
Ты достаешь из пачки очередную сигарету, закуриваешь. Пепел с её конца неосторожно падает на край дивана, прожигая его обивку. Дыра рваными краями неаккуратно расползается примерно на четыре сантиметра. Ты выругиваешься себе под нос, зачем-то пытаясь затереть её краем лежащего рядом пледа, хотя совершенно точно понимаешь, что это никак не поможет.
Кто-то продолжает настойчиво долбиться в дверь.
Тебе кажется, что это просто галлюцинации. Очередное наваждение.
Тебе кажется, что всё это — сплошной театр, цирк, очередное светопредставление, проплаченное кем-то сверху.
Ты проводишь пальцами по расползшейся дыре на диване, представляя, как в голове следующего владельца рисуются всевозможные картины появления подобной отметины.
Ты начинаешь постепенно проваливаться в сон. В твоем сознании возникает образ стонущей под тобой блондинистой шлюхи. Её волосы распластались по подушке, она вцепляется в тебя своими яркими ногтями, с которых постепенно слезает лак, она шепчет тебе что-то, кусает твои губы; ты пытаешься дышать как можно глубже, пытаешься не потерять контроль. Становится слишком душно и тесно.
Ты зажмуриваешься на секунду, а когда резко распахиваешь глаза, то видишь перед собой свою мертвую жену. Она растягивает свои синие губы в животном оскале и тянет свои руки к твоей шее. Она говорит, что если ты не можешь свершить задуманное сам, то это сделает она.
Тебя передергивает. Тебе кажется, что кто-то резко окатил тебя ледяной водой. Ты резко вскакиваешь, убирая со лба спутавшиеся волосы и случайно задев ногой журнальный столик. Револьвер, до этого спокойной покоившийся на нём, недовольно подпрыгивает, с грохотом приземляясь обратно.
На экране кто-то перерезает кому-то глотку.
Твою грудную клетку разрывает огнем.
В дверь продолжают настойчиво стучаться.
Ты делаешь звук телевизора громче.
К назойливому стуку примешиваются ещё и чьи-то возмущенные крики. Ты не можешь разобрать ни слова в этой суматохе, но голос слишком знакомый, чтобы можно было продолжать игнорировать его.
Поэтому ты нехотя тушишь сигарету о край стола и направляешься к двери.
По вырванной откуда-то из контекста теории вероятности примерно где-то на этом моменте та самая заветная монета обязательно должна упасть орлом вниз.
Только раз за разом она, почему-то, продолжает вставать на ребро.
Ты распахиваешь дверь, замечая перед собой знакомую фигуру, и пытаясь прикинуть, кто из вас двоих сейчас выглядит наиболее убого.
Где-то внутри себя ты ясно понимаешь, что девушка, стоящая у тебя на пороге, не принесет тебе ничего хорошего.
Ты облизываешь потрескавшиеся губы. Остатки алкоголя на языке неприятно разъедают кожу на них. Ты морщишься.
Где-то в голове ударяет смесь кофе и дешевого виски.
Ты раскрываешь дверь перед непрошенной гостьей пошире, окидывая её взглядом с ног до головы.
-Мне платят явно не за это, но входи.
Лампочка в прихожей начинает мигать в два раза активнее.
Ты презрительно хмыкаешь.
Отредактировано Harry Aldridge (2014-05-11 22:39:37)
Вы когда-нибудь замечали, сколько чувственности и нежности в слове «доктор»? Кажется, ровно столько же, сколько скорби и сострадания. Доктор. Человек, который будто бы всему миру желает помочь, но не способен справиться с собой, со своими проблемами и переживаниями, что гложут его душу, пожирают изнутри. Эту личность выводит буквально все. Но в особенно нежелание своих пациентов жить. Настолько, кажется, что сам бы скорее убил. Нет, не «убил», это слишком мягко. Прикончил бы.
Доктор Олдридж был ее доктором. Только ее. Личным, собственным, странным до невозможности, кипевшим буквально настолько, что странно, что пар из ушей не валил от ее ненавистного отношения к субординации, постоянным капризам, истерикам, мол, вы, наверное, тоже хотите моей смерти. И так, с придыханием, будто флиртуя или настаивая на своей хрупкости, хмурясь, сводя коленки и выпрямляясь, с кошачьим взглядом, будто вот-вот накинется, чуть не стонала «доктор Олдридж». Хотя всегда называла его исключительно по имени. Артистка, тьфу. Ему аж противно становилось, наверное. Она думала об этом по вечерам, сидя с чашкой чая или крепкой сигаретой в руке, наблюдая, как тлеет пепел. А эти ее выходки… к чему они вообще?
Почему людей так пугает слово «психолог» или тот же «психотерапевт»? Общество будто специально избегает их, заменяет на что-то вроде “ну ты понимаешь, к кому”. Как будто просить помощи у специалистов вдруг стало грешно, плохо, неправильно. Будто вообще вести себя не обособленно от остальных нынче недостойно человека, будто он должен сам с собой ладить и справляться, будто он здесь самый сильный. Глупости всякие, эти ваши моды и стили жизни, где нужно лишь следовать тому, что увидели с экрана, говорить по тексту, жить по шаблону, брызгать слюной на тех, кто не поддается, ненавидеть выражающих мнение. Дико мерзкий до тошноты привкус современности, вульгарщины, гламурного шика. Когда расфуфыренные девицы позволяют себе осуждать классиков, мол, да кто этого вашего Джека Лондона читать будет, настоящие книги – это журналы о моде. Знаете, еще таким голосом говорят, будто не простой колледж через дорогу окончили, а Оксфорд или Гарвард. Подобная похабщина забирается в головы ко всем. И от этого никуда не убежать, нигде не скрыться.
Она его любила. Любила до глубины души, до размеров вселенной, до ужаса Марианской впадины. Романтика невозможной любви к мужчине, что пытается ее спасти. Он покорил ее мир, он завоевал ее сердце, он проник в ее мозг, хоть и не хотел этого делать, хоть и просто выполнял свою работу. Раньше она никогда не встречала подобных, раньше она знала лишь мальчиков. Не по возрасту, а по разуму. Олдридж же был настоящим мужчиной в ее понимании этого слова. Опора.
Неумолимо приближалась середина июля, работы, что были написаны трясущимися и слабыми руками Геральдины. никто не хотел покупать, а ее ненависть к себе, мол, даже рисовать разучилась, дура, лишь набирала обороты, становилась яростнее, выражалась в попытках нанести увечья. Все началось с безжалостных драк со стенами – они ее чем-то жутко обидели, достали, будто ограничивали, закрывали ее от мира (или мир от нее, она не решила). Рано еще обращаться к доктору, это мелочи. Потом она перешла на драки с собой, ставила синяки на ногах, где мраморная кожа быстро меняла оттенок на космическо-фиолетовый, будто на ее теле были дыры в пространстве, через которые можно было любоваться фантастической красотой вселенной и ее окрестностей. Политика сменилась, когда она поняла, что это уже не спасает от глупостей ее мечтаний. К доктору было рано идти, это было бы слишком. Затушим сигарету о себя, а лезвием рассечем запястье. Кровь красивая, благородный цвет струится ручейком по бледной коже. У нее даже промелькнула мысль, что если ее заморозить, получатся прекраснейшие рубины. Глупость полнейшая, разумеется. Она много пила, и пила все подряд, мешала пиво со льдом и виски с рыбой, водку вливала с лимонами и солью, а текилу глушила и вовсе просто так. Но к доктору идти еще рано. Или нет?
Это был прекрасный вечер. Накрапывал дождь, а это значило, что сезон засухи прошел. Было две изнуряющих недели, когда столбики термометров упрямо гласили «тридацать», а спасение люди находили лишь в душе. Вода скатывалась вниз, будто забирая не только грязь и запах, но и все остальное, будто ты становишься новым человеком, будто начинаешь новую жизнь. В чёрт знает каком состоянии, которое она называла «пьяная блядь», Геральдина забиралась в ванну прямо в одежде, сегодня, например, это просто в полупрозрачной футболке, под которую девчонка не удосужилась надеть даже бюстгальтер и непростительно коротких шортиках, не смывая косметики, плотным слоем лежащим на ее лице, она просто садилась под струйки охлаждающей и согревающей одновременно воды и думала. Все мысли ее были зациклены лишь на том, стоит ли идти к ее доктору, да и что вообще говорить. И, кстати, зачем вообще что-то говорить. Может, сразу действовать? Он же специалист, он же все поймет.
Долгая дорога к его дому, парочка резких поворотов, заплетающиеся ноги и плывущие улицы. А еще дикий, животный, совершенно не женский смех, когда она проходила мимо окон одного магазина – в зеркале Вебер увидела мокрую мышь со спутанными волосами и будто бы от слез стекшей черной краске с глаз по щекам. К черту. Ей ведь нужна помощь, так? Так пусть ее доктор поможет. Закурила. Дождь прекратился, а вокруг ни души. Будто город вымер. Будто она во сне. Вот девчонка уже и у дома своего любимого и драгоценного доктора. Сначала тихо-тихо, потом настойчивее, Геральдина тарабанила в эту чертову дверь, но никто не торопился открывать. – Да будь ты проклят, открывай живее, мудак!, - кажется, это получилось совсем неразборчиво и слишком грубо, но через несколько мгновений послышался характерный щелчок замка. И вот перед ней он, ее доктор Олдридж. Ее собственность, ее любовь, ее мир. Дыхание аж сперло от такого радушного приема. Разумеется, тебе платят именно за это, болван. В последний раз затянувшись и бросив сигарету, она молниеносно направилась прямиком к мужчине, заключая его в свои обьятия, выпуская дым прямо в его шею. Губы сами туда потянулись, нежно прилипая к коже. Она чувствовала его всего. Потом, впечатав в стену ничего не понимающего молодого человека, Геральдина уже переключилась на его губы.
Лампочка, что нервно помигивала все это время, буквально разлетелась на осколки.
– Помоги мне, ладно?
Отредактировано Geraldine Weber (2014-05-14 07:55:10)
Вы здесь » PENNY DREADFUL » ПРОВАЛЫ В ПАМЯТИ » trust me.