Я тяжело вздохнула. За окном автобуса мелко накрапывал дождь, и где-то вдалеке сгущался туман. Небо было до того противным и серым, что меня начинало тошнить от того, что оно вторит моему внутреннему состоянию. Сидящие рядом люди с интересом разглядывали меня, наверное, пытаясь понять, не еду ли я вызывать сатану. Я посмотрела на каждого, уставившегося на меня, и их  неловкие взгляды ушли в книги или в окна. От того они и смотрели на меня, что в окнах было разглядывать нечего. Улицы опустели, в домах тускло горели лампы, я подъезжала к отелю.
Отель никак нельзя назвать чем-то потрясающим. Он не вселял в меня никакого чувства, будто бы этот отель был мною выдуманный, и я сейчас, не знаю зачем, мысленно нахожусь рядом с ним и разглядываю каждый его кирпич. Остановившись около крыльца, я облокотилась на перила, поднимающиеся к входу. Дверь беспрерывно открывалась и закрывалась. Люди пьяные и мерзкие вваливались гурьбой в паб, расположенный на первом этаже, и не менее трезвые люди выходили блевать, переваливаясь через перила. Я во время отошла чуть дальше: из мужчины, пытающего заговорить со мной, промямлившего что-то, и издавшего отвратительный звук, от которого меня саму смутило, вывернуло выпитым алкоголем и еще не понятно чем. Он еще долго висел на перилах, пуская слюнявые пузыри, и напевая себе под нос песню с нечленораздельными словами.
Я не знаю, почему я стояла и смотрела на него. Наверное, потому что заходить и погружаться в атмосферу, где недавно умер мой брат, я не хотела. Я не могла представить себе, что я там увижу, и захочу ли на все это смотреть. В тот день, когда я узнала о его смерти, ничего кроме шока на моем лице не было. Я не умела плакать. Я никогда не плакала, потому, как причин на то не было. Не научили меня родители рыдать из-за недоставшегося бисквита  или мороженного, из-за некупленной куклы, ну и так далее. Я вообще никогда особо не расстраивалась. Это чувство было мне чуждо и не понятно. Так вот, когда я обо всем узнала, я ушла к себе в комнату и просидела там очень долго. Быть может день, или два, или больше, сейчас не вспомню, но родители приносили мне еду в комнату. Они, будто бы, вовсе расстроены не были или делали вид, что ничего не произошло. В общем, какой-то моральной поддержки я от них не дождалась. А мне и не надо было, сама справилась. Всю жизнь сама справлялась.
В последний раз окинув все здание жутким взглядом, я увидела окно того номера, где до сих пор лежат вещи моего брата. За ними я и приехала. Ничего особенного у него в комнате не было: сумка с вещами, гитара и плеер, да и только. В этом месяце я переезжала к Джесси. Родители меня в конец довели своим беспристрастием к жизни и абсолютным пацифичным и утопичным отношением ко мне. Складывалось впечатление, что им дети нужны «для галочки», что мы просто были одной из граф их жизненного списка. Спасибо, что были. У Джесси ко мне было отношение другое, хоть зачастую его мое мнение не особо волновало. Он же и позвал переехать меня в дом, где раньше жили его родители. Куда угодно, лишь бы от своей жизни подальше.
Я поднялась на третий этаж. Вдоль коридора лежал красный ковер, в конце было окно, незавешанное шторками, а по бокам закрытые двери. Одна из дверей меня как бы приглашала зайти и посмотреть, что же там внутри. Любопытно было то, что эта и была та самая комната. Я не спеша пошла к ней. Ступала я еле слышно и еле дыша, боясь нарушить ту тишину, воцарившуюся здесь. Или у меня просто уши заложило от чувства, что сейчас что-то должно произойти, и в самом деле все это розыгрыш, и я открою и дверь, и на кровати беспечно будет сидеть Мэтт…
Я открыла дверь…
И на кровати его не было…
Толстый слой пыли указывал на то, что здесь давно никого не было, и горничные не позволяли себе зайти в комнату и дотронуться до его вещей. То ли из уважения, то ли из страха, но этим я им безмерно была благодарна. Пускай и не лезут, дуры толстомясые. Снизу орала музыка, и я услышала ее, как только чуть пришла в себя. Я обвела всю комнату многострадальческим взглядом, обошла все кругом, воткнула наушники Мэтта в уши и включила на плей песню, что стояла на паузе еще с того момента, как он в последний раз брал плеер в свои руки. Я стояла с минуты две у окна, затем открыла форточку, чтобы не было так душно. Как я не хотела заходить сюда, теперь я не хочу отсюда уходить. От кровати и от сумки Мэтта до сих пор исходил приятный запах его одеколона. Песня закончилась, и батарея села, отключив плеер. Видимо, песня должна была закончиться.
Я упаковала все вещи в его огромную сумку, и оставалась гитара, которую надо было положить в чехол. Встала, положила, взяла и пошла. Но на минуту все мои мысли  остановились, застыли, замерзли. Я взяла в руки гитару, и сев на краешек кровати, начала водить кончиками пальцев по туго натянутым струнам.
- Ну, здравствуй Эм. Я так по тебе соскучилась, дурила.
Слезы медленно скатывались по щекам, падая на гитару.

- И что бы ты сейчас сказал? Сказал бы: хватит реветь, глупая, - я говорила сама с собой, представляя, что он рядом, - ты бы сказал: возьми себя в руки, Бри! Ты бы многое сказал. Но ты молчишь. – Постепенно нервы стали сдавать, - ты молчишь, и ты ничего не можешь сказать, как не можешь объяснить, как не можешь дотронуться, как не можешь чувствовать то, что чувствую я, - пальцы все сильнее нажимали на струны, а подбородок трясся от напряженности мышц, голос срывался, переходя на высокие тона, - ты знаешь, как я не хочу плакать? Не знаешь ты ничего, ты ничего не знаешь, - последние слова соскочили с губ громким и надрывистым криком. В номер заглянула женщина, одетая в синее платье с белым передником.
- Проваливай, - бросила я, и последняя поспешно закрыла дверь и удалилась. Я сидела и все также беспрерывно водила пальцами по струнам. В голове невольно играли мелодии, исходящие из под пальцев Мэтта. Как мне нравилась его игра, его иногда сумасшедшая, а иногда мелодичная музыка никого не оставляла равнодушным. Мне каждый раз хотелось слушать его.
- Я так устала убеждать всех, что ты не исчез бесследно. Но мне даже Джесси не верит. Он просто успокаивает меня, говорит, что надо смириться. А я не могу. А ты бы смог? Нет, не смог бы. Ты, когда бы узнал, что меня уже не в живых, ты бы все бросил, ты бы с ума сошел. А почему мне нельзя? Почему я должна нести это чувство в себе? Почему?
Я заревела в голос, и постанывала от боли, щемящей мне сердце.
- А можно ли назвать это предательством? Ты, ты обещал, что все будет хорошо, что ты скоро вернешься. Я ведь знаешь что? – И сделала паузу, ожидая, что он спросит меня «что?» - Я ведь для тебя, дурила, торт испекла, по случаю твоего выступления. Твоего дебюта. А ты же знаешь, откуда у меня руки растут, - я засмеялась. Ведь Мэтт всегда шутил надо мной по этому поводу.
Я сидела в тишине, и все также гладила гитару. Я не осознавала, что время идет очень быстро. За окном начинали сгущаться краски, давая мне понять, что время свидания подходит к концу. Пора бы уже прекращать заниматься ерундой и винить его во всех грехах. Ведь он не сам все это провернул, ведь его убили.
- Кто это сделал Мэтт? Ты скажи мне, я найду того человека и запихну ему кулак по самые гланды через анальное отверстие. Ты мне только скажи, и я сделаю все, чтобы он молил о прощении, чтобы он испытал все те чувства, что испытал ты, когда умирал. И ему повезет, если ты умирал без особых мучений.
Я отпустила гитару, и она скатилась по ногам на пол. Я же, закрыв лицо ладонями, как в бреду вторила твое имя. Через минут пятнадцать внутри ничего не осталось. Только монотонно и тяжело билось сердце. Уставившись в одну точку, я отпустила свои мысли в глубокую бездну.
- А мама с папой плевать хотели, знаешь. Они у нас такие. Особо не переживали. Живут себе. Друг с другом. Как и всегда. Я так боюсь, что мы с Джес станем такими же родителями. Честно признаться, я вообще боюсь, что мы станем родителями. Ну, какая из меня мама? – Я снова сухо рассмеялась, - тебе бы пошло быть отцом. Я знаю.
Я откинулась на спину и закрыла глаза. По телу пробежался холодок, и мурашки вторили ему, покрывая собой мои рук. Я повернула в сторону, где бы мог находиться Мэтт, и вообразила, что он там действительно есть.
- Я знаю, что ты здесь. Скажи мне что-то важное, Эм.

В миг в горле все пересохло. Звук от гитары до сих пор стоял в ушах. Я гитару не задевала ногой, я ее вообще на полу оставила. Как? Мой мозг отказывался понимать и анализировать. Я машинально поднялась и уставилась на гитару, потом подняла глаза чуть выше, затем снова опустила на гитару. Внутри все перемешалось, слезы на глазах вмиг высохли, чувство страдания резко сменилось на чувство паники и трепета. Я провела рукой по волосам и шумно выдохнула. Затем, облизнув пересохшие губы, которые еще были соленые от слез, я собралась с мыслями и стала думать, что мне делать дальше.
Раньше, у меня не было представления о потусторонней жизни, я, признаться честно, вообще не задумывалась об этом. Считала, что, когда придет мой черед смерти, то я сама все увижу. Я не рисовала в голове рай и ад, я не представляла, что за хорошую и правильную жизнь я буду купаться в облаках, а за жизнь, которой в принципе живу я – жариться на сковородке. Нет, все это, конечно, чушь, тем более, что страдание и счастье после смерти будут выражены другим, точно другим. Да и вообще, плевать мне. Но сейчас, сейчас я не знала, что нужно предпринимать. То, что это был брат – я была уверена. Или нет…
- Мэтт, если это ты, ударь по струнам еще разок.
Я буравила взглядом гитару, но ничего не происходило. Никакого звука, ничего. От нервного напряжения, от ожидания, мне казалось, что я сейчас взорвусь, возьму гитару в руки и разобью ее о стену к херам, но я держала себя в руках. Пыталась держать. Мысленно командовала себе дышать размеренно, для большего снятия стресса надавливать кончиками пальцев правой и левой руки друг на друга и перестать трясти коленкой. Последнее выходило плохо, но я правда старалась.
- Мэтт, давай еще разок. Может, у тебя не получается просто.
Я подняла гитару и положила ее на колени. И ждала, ждала, ждала. Ничего не происходило. На секунду мне показалось, что все, что я делаю – это бред, и посмотри на меня кто угодно со стороны, счел бы меня ненормальной.
- Эм, я не знаю, что еще могу попросить у тебя. Поднажми, пожалуйста. Сделай так, чтобы я не думала, что сошла с ума, что все то время, что я сижу здесь, я не одна, что я разговариваю не сама с собой. Пожалуйста, коснись моих волос, подуй на меня. Хоть что-нибудь! Я не знаю, что нужно делать в таких случаях. Только однажды в школе я слышала про приведения. И то, на алгебре. Или подожди, там, по-моему, привидения.… Да и вообще, была там только одна сумасшедшая, утверждающая, что они,… что вы существуете, что после смерти беспокойные души ходят по земле и блаблабла. Я уж не помню, что несла еще та блондинка, но я особо не вникала, потому как мне было все-равно. А теперь, когда я всерьез столкнулась с такой жизненной ситуацией, мне просто необходимо знать, что это правда.
Я снова шумно и тяжело выдохнула. Конечно, поверить в то, что не видишь и не можешь потрогать – это крайне сложно. Сложно представить себе какое-то чувство, как например любовь. Но я точно знала, что именно любовь я испытываю сейчас и испытывала всегда к Мэтту. Я знала, что брат и сестра повязаны не только родственными связями, но и большим чувством, я бы даже сказала неким телепатическим чувством. Боже, что я несу.… Не суть важно. Я просто чувствовала, что он рядом, что он такой родной и близкий, что он, возможно, гладит меня по голове или держит мою руку, или просто пытается это сделать. Но то, что я чувствовала его присутствие – было для меня очевидным, было тем, что не требовалось доказывать.
- Ладно. Я просто знаю, что ты здесь.
Отложив гитару на кровать, я подошла к зеркалу и посмотрела на свое отражение.
- Тушь потекла. И все-таки дурацкая она. Потому что дешевая. Надо себе другую купить.

- Мэтт, вот ты только замолчи сейчас. Ты меня с мысли сбиваешь, - я села на кровать и, запустив руки себе в волосы, стала думать о дальнейших действиях. – Знаешь, чего бы мне сейчас не хватало бы? Твоего согласия или не согласия. Давай попробуем вот что…
Я осмотрела комнату и не увидела ничего того, что могло бы мне помочь. Комод, кровать, шкаф, ваза с сухими цветами, небольшое окно, маленький подоконник. Я сидела и думала, что сделать Мэтту, чтобы он смог ответить мне, и я бы смогла это понять. Дверцы комода и шкафа были слишком тяжелыми, чтобы стучать ими, так как он с трудом струну гитары подцепил, цветы хоть и были сухими и невесомыми, но я не смогла их взять и не сломать. Я ходила по комнате, заглядывая в каждый угол. Возникала мысль рассыпать что-то на пол, чтобы он написал мне. Но что рассыпать? И как он напишет? И напишет ли он?
Нет, надо было найти что-то то, что не заставило бы меня сомневаться. Жаль, что азбуку Морзе я не знала. Мне показалось, что ему будет не сложно издать глухой звук ударом о стенку. Но нет. Поиски казались тщетными, пока я не придумала нечто такое, что другому в голову бы и не пришло.
- Смотри Мэтти, я придумала. Я найду перышко, и, когда я буду спрашивать, ты должен будешь подуть на него. Малейшее дуновение приведет перышко в движение. Но только не дыши на него все время, а то я подумаю, что оно колышется само по себе.
Я подошла к подушке и, оглядевшись по сторонам, убеждая себя, что за мной никто не смотрит, я разорвала краешек подушки, чтобы извлечь оттуда необходимый материал.
- Вот честно, никогда не любили перьевые подушки. В них столько микробов и гадости, - я изобразила на своем лице омерзение. Найдя самое подходящее перо, я поправила его опахала и отвела руку чуть в сторону, чтобы мое дыхание не нарушало его спокойствия. В отражении мне было хорошо видно, что происходит с перышком.
- Надеюсь, я не стою в тебе или на твоей ноге, - немного разрядила я ситуацию, которая до предела была напряжена. Я не знала: сработает ли моя задумка, получится ли у меня вступить в контакт с братом, но я этого безмерно хотела, и если бы это не получилось, я бы стала пробовать заговорить с ним каким-то иным способом. Я бы билась до последнего.
- Так, сейчас надо приложить максимум усилий. Слышишь, Мэтт? Максимум. Сосредоточься, напряги все мышцы лица, если они у тебя есть, набери побольше воздуха в легкие, если и таковые имеются, - я рассмеялась, - ладно, теперь серьезно, - я подошла ближе к зеркалу, чтобы наверняка видеть, как шевелится мое перышко, - итак, вопрос. – В комнате повисла тишина, я даже своего дыхания не слышала и не чувствовала, я не слышала музыки внизу, ни орущих людей. Вообще ничего. – Мэтью, ты здесь?
Я уставилась на перо и стала ждать.

Отредактировано Brianna Cole (2014-05-02 17:41:19)