Оборвалось.
Содрогнувшийся мир исчезал постепенно
Стирались линии, таяли стены
И проступали контуры мира иного.
А где-то с тревогой по-прежнему ждали
Дрожащими пальцами трубку сжимали
И набирали все тот же номер.
(c)

Серость. В воздухе ощущалась серость. В сожженном, прокуренном воздухе ощущалась серость. Уж который день, месяц, год… Целую вечность. Я устала, я слишком долго жила с этой усталостью, с этим непреодолимым чувством безысходности и скуки. Конечно, сама виновата. Конечно, стоило получить образование, найти работу, выйти замуж, родить ребенка, растолстеть и сесть на диету. Замечательно все это, но, разве не такая же скука сдавливала бы виски и монотонно затягивала бы удавку на шее? Уж лучше свободна серость, чем то, что зовется нормальной жизнью.
У меня не было примера перед глазами, я не знаю, какого это – быть правильно счастливой. И неправильно счастливой тоже не знаю. Только в непонятном дурмане, утопая в дыму и пьяных криках, проводя вечера в компании незнакомых людей, встречая рассветы в объятиях все тех же непонятных личностей. Как будто это могло называться жизнью, как будто это ею было.
Мне казалось, что я никогда не вырвусь из круга, никогда не остановлюсь и не оживу. Хотя считала себя живее всех живых. Я ненавидела, когда такое происходило, все эти бесконечные депрессии и пустые коридоры. Пустые в моей голове. Я бежала по ним, бежала, задыхалась, падала, ползла… Они все не заканчивались и не заканчивались. Я прижигала себе ладони сигаретами, надеясь вырваться из этого ада. Не помогало. Никакая физическая боль не могла вытащить меня из этой клетки.
Потому что клетка – это я сама. Потому что ненавижу я саму себя. Всегда. У меня была лишь Гаэль, один единственный человек на целый космос моего мира, ради которого стоило держаться, который мог меня удержать. Моя дорогая сестра, я никогда не искуплю свою вину перед тобой.
Я люблю тебя. Безумно, безудержно и нелепо. Как и все, что я делаю, хотя ты и стоишь особняком в моей жизни. Единственная не смазанная картинка. Мой шедевр, созданный не мною, как часто я останавливалась на краю, лишь вспоминая о тебе. Но последнее время я все чаще делаю этот шаг вперед. И все, что у меня есть, это чувство вины. Я не могу бросить Гаэль, но не могу и дальше идти по этому коридору, мне кажется, я знаю, что там, в конце, мне кажется, я готова с этим встретиться.
Сейчас. Совершенно точно. Меня ничего не держит, теперь я знаю, что Гаэль сильная, что она справится, что ее жизнь станет лучше без меня. Чище, правильнее… Всегда.
Я слышу, как бьется мое сердце. Закрываю глаза и вижу, как оно бьется. Как же я спокойна, когда ломаю сигарету о бортик ванной, как же я спокойна, когда стою на краю. Это не будет чем-то спонтанным, я всегда знала, что именно так и закончу. Я всегда хотела сама сделать этот шаг.
Сделать хоть что-то правильно.
Моя депрессия затянулась, по-моему, это заметила даже Альба. По крайней мере, она больше не смотрит так презрительно. Может, она меня понимает, а может, ждет, когда я избавлю ее жизнь от своего присутствия. Мне жаль, что я не могу поговорить с Дрейком, потому что… То есть, я могу с ним поговорить, хотя это и мало похоже на разговор, но тем не менее, я понимаю его ответы, но я не могу спросить его о том, что будет после.
Просто не могу.
Я часто смотрю на его фото, теперь перекочевавшее в мою – нашу – комнату, и думаю, как это. Как это будет? Мне хочется озвучить свой вопрос, но каждый раз, когда он дает мне понять, что он рядом, слова – именно эти – застревают в горле.
Как это нелепо – как и вся моя жизнь, впрочем – привязаться к тому, кто давно умер. Может, это мне передалось генетически? От матери? Она вот, наверняка, меня не вспоминает, не знает даже. Как и отец, он никогда не спрашивал у Гаэль, как живу я.
Никому нет дела.
Дрейку вот есть. Хотя, возможно, он также мается со скуки, а потому и возится со мной. Я не знаю причин и не знаю следствий. Я никогда его не видела и никогда не слышала, но узнаю его голос из сотен тысяч других, я узнаю его глаза, волосы и, кажется, даже запах.
Я узнаю Дрейка, хотя никогда его не знала.
Потому мне кажется, я схожу с ума. И мне уже необходимо знать, что же там, в конце коридора. Можно было бы накачаться наркотой и эпично сдохнуть, можно было перерезать вены, шагнуть с крыши, слететь с обрыва на машине, повеситься, застрелиться, нажраться таблеток, выпить кислоты… каждый день у меня были миллионы шансов. Я могла просто воткнуть в себя кухонный нож, которым Альба режет мясо. Но вместо всего этого я просто лежу в остывшей уже ванне и выкуриваю, кажется, четвертую подряд сигарету. Мне дерет горло. И почему-то хочется плакать.
Мне хочется плакать уже тридцать четыре дня. Я считаю. Ровно столько времени длится моя депрессия, ровно столько я иду по коридору. Ровно столько я стою на краю.
Ты не можешь нормально жить, когда у тебя ничего нет. Даже себя. Моя жизнь изначально была бракованной. Где уж тут вылезти и удержаться.
- Дрейк, - шепчу я очень тихо, едва разлепляя пересохшие губы, не для того, чтобы позвать – чтобы убедиться в том, что я одна.
Сейчас. Сейчас я одна, в этой богато оформленной ванной, примыкающей к моей спальне, я одна. Сейчас я одна во всем мире. Одна. Всегда.
И я чувствую, как слезы щекочут шею. Я не плакала тридцать три дня, на тридцать четвертый плотина рухнула.
Делаю глубокий вдох, чтобы, наконец, избавиться и от желания, и от удушающей своим присутствием мысли. Но вместо избавления, воздух повсюду раскаляется до той степени, когда уже чувствуешь противный привкус крови, железа и боли в горле. Только хуже. Опять. Вспоминаю, что это уже проходила. Уже пыталась выпрыгнуть, уже терпела ухудшения. И снова. На те же грабли. Жизнь меня не учит, лишь грубо - рубанком по живой коже, до мяса, до костей, подстраивает под себя. Словно хочет вставить меня в несоизмеримо маленькую дырочку на своей полке. В ряд с такими же обтесанными и исковерканными потеряшками.
Наверное, я бы спросила, за что все это. Но не буду, потому что знаю, что ответят. Знаю, что есть причины. А в прочем, не поэтому. Просто это лишние мгновения, лишняя боль. Только ждать, ждать, что отпустит. Ждать, что тело сломается, сжалится. Отпустит душу.
Вы представляли себе свои похороны? Плачущие родственники, друзья. Запах успокоительного и смерти. Глухой стук земли о крышку гроба. Счастливая улыбка на фотографии с именем и датами. Редкие цветы на годовщины. Вот и все.
Это не страшно, уже не страшно. Теперь это было бы наградой. Но не отпустит, не позволит уйти.
Но у меня даже этого не будет. У меня будет только Гаэль, может быть, Альба, и где-то в глубине комнат этого странного дома будет Дрейк.
Я бы жила ради него. Я бы жила с ним. Я бы хотела этого, но проблема в том, что он уже умер. Проблема в том, что я опоздала. На целую жизнь.
Последняя затяжка. Последняя сигарета. Последний вдох.
Последняя я. Закрыть глаза и погрузиться в воду. Вот и все.
В конце коридора ничего нет…

Отредактировано Mikaela Andersen (2014-04-29 03:35:50)

Я лежала в ванной. Хотя не уверена, что это была я. То есть это был какой-то капец, вселенского масштаба. Я лежала в ванной, и я стояла возле ванной и смотрела на то, как я лежу в ванной.
Попахивало шизофренией. Ощутимо так. Я моргнула. Раз-два-десять. Не помогало, то, что меня было, как бы, две несколько обескураживало. Мягко говоря. Особенно с учетом того, что та я, которая лежала в ванной, была не в очень хорошей форме. Не то, чтобы меня заботил мой внешний вид, но в гроб краше кладут.
Дерьмо..? Дерьмо.
Закрыв глаза, я попыталась вспомнить, что же я такое курила, с такими-то масштабными и реалистичными галлюцинациями, мозг, однако, всячески отказывался подтверждать тот факт, что я под наркотой. То есть я была чистая. Никотин же не в счет, что он мне – мелочь. Итак, я лежала в ванной и курила. Ну, вот. Я лежу в ванной, рядом валяются остатки сигарет. Это понятно. А потом? А потом меня все задолбало. Заколебало даже, и с концами. И..
- Дерьмо. - Я зачем-то наклонилась и потыкала себя, ту, которая лежала, в щеку. По всему выходит, что я того. Что я… я…, - я сдохла? – Но я же жива, что вообще все это значит?
Ну, я и села. Где стояла, там и села, зачем-то беря вторую себя за руку. Шизофренией уже не пахло, шизофрения уже значилась в моей больничной карте. Говорила мне Гаэль, наркотики до добра не доведут. Черт.
Вообще-то, я запуталась. Не сказать, чтобы испугалась, но, наверное, это шок. Сюрреализм, представший перед моим взглядом, ошарашивал. С ног уже сбил, в ступор ввел, осталось разобраться. Я провожу ладонью по краю ванной, на автомате пытаюсь взять в руки сигареты. И не могу. В смысле, пачка проходит сквозь меня, сквозь мои пальцы. – Мамочки. – Ага, тут я вспомнила и ее, да я вспомню кого угодно сейчас, лишь бы меня отпустило. Ну да, я все еще считала – предпочитала считать – что чем-то закинулась. Чем-то очень и очень сильным.
- Что вообще происходит? – Я не удивлюсь, если вторая я мне ответит, но она молчит. Утопленники ведь не говорят. Ну и страшная же я, до чертиков, зеленых, с рожками. Я молчу, то есть она, то есть… когда вас внезапно становится две, жить становится сложнее. Но в тоже время оказывается, что кроме нас тут есть еще кто-то. Какой-то мужик.
- Чееерт. – Я смотрю на него, стоящего возле зеркала, кстати, кто разбил зеркало? Оно точно было целое, хотя, наверное, я сама, если я выгляжу так же, как Мика, лежащая в ванной, оно и понятно, лучше себя не видеть. Но мужик. Мужик, ага. – Дрейк? – Я же говорю, что узнаю его, фото и видео с его концертов я видела, но, подождите, он же умер.
Он же…
Так. По порядку. Гаэль говорила, что он призрак. Звучит, конечно, глупо, но факт остается фактом. Он призрак и я прекрасно это знала, я же с ним общалась, правда, не видела никогда. До этого момента. Выходит, что я доигралась. Выходит, что я… я.., - я правда умерла? – Не знаю, кому я задавала этот вопрос. Но руку свою я бросила и отползла подальше от этой бадьи, в которой плавал труп.
Мой труп.
Мое тело.
Понимаете? Я нет.
По полу была разбросана одежда, по всей видимости, моя. Не знаю, что здесь произошло, но совершенно точно знаю, что это не галлюцинации. Или нет? Или..
Я помню, как погрузилась в воду. Я помню, как хотела умереть. Как хотела вырваться из этого круга. Все еще хочу. Но почему?
Я смотрела на свою руку, так некрасиво свисающую с края ванной, уже даже не бледную, а землистую. Я смотрела на свой искаженный профиль, на то, как заострились черты лица, как побледнели, посинели, даже, губы. Как мокрые волосы прилипли к щекам. Я смотрела на мертвую себя. Понимаете? Я все еще нет. – Но почему? – Что? Что я хотела знать? Почему я это сделала? Или почему я здесь? Почему все это вижу? – ПОЧЕМУ?!
Никак не получалась понять, рыдаю я или смеюсь, меня трясло и было отчаянно больно. Пусто. Никак.
Я умерла. Потому что сама этого захотела. Мне бы сказать, какая я идиотка, но вместо этого я тупо смотрю на свое мертвое лицо. И не понимаю. Я же ждала свободы, я же ждала чего-то лучшего, а вместо этого сижу на полу в ванной и, кажется, схожу  с ума. Нас здесь слишком много. Меня одной порой много, а когда нас две, это и вовсе за гранью. Хотя, постойте, теперь же нет ни одной. Есть только тело.
Меня нет. Больше нет. Но кто же тогда думает, кто же смотрит и тихо всхлипывает? – Кто я теперь? – я не жду ответов, потому что Дрейк всей еще кажется мне лишь фантомом, я так хотела его увидеть, но прекрасно знала, что это невозможно, я слишком в это уверовала, чтобы принять его присутствие за чистую монету.
Его нет. Ничего теперь нет. Что я натворила? Почему, скажите мне, почему я все это вижу, зачем? Там ведь должно быть что-то, там ведь должен быть конец, не такой. Там ведь должен быть Бог или кто-то еще.  Ну же! Пожалуйста, прекратите эту комедию, прошу вас.
По моей руке на пол стекает вода. По капелькам.
Раз, два, три… они падают на черный кафель, мне кажется, что я слышу, как капли разбиваются на миллионный атомов. Мне кажется, я сошла с ума. Кап-кап.
В ванной лежу мертвая я. Кап-кап. Я сдохла, понимаете? Кап-кап. И это уже не смешно.
Но почему мне кажется, что та я, которой уже нет, улыбается? Разве ей хорошо? Разве мне хорошо?
Я ведь думала, что все прекратится, но, видимо, ад в моей жизни только начинается.
«Кап-кап», - отдается в моей голове, может, это не я? Может, это она все слышит. Мне уже не кажется, что я сошла с ума. Я уже в этом уверена.