Старые дома на Чиквел стрит так же стерто серы или припыленно-красноваты, как небрежно размазанные зола и белила небесных красок с закатным маревом над Гластонбери. Двухэтажная обыденность с редкими пятнами цветников – ничто не заставит подозревать, что за накрахмаленным кружевом занавесок может в затаенной терпеливости ожидать зло, столь умело наносящее макияж провинциальной веселости, когда воплощается в демонстративно скучающих гетер, оседлавших барные стулья в питейно-развлекательных заведениях, облюбованных бледными детьми случайных связей на заднем сидении машин, сбрасывающими маски покорности клерками, ищущих возврата острых ощущений в объятиях подружек на одну ночь, странных неприкаянных чудаков с претензией на арт-хаус  и скользких личностей, украдкой сбывающих  в узких грязных проходах  между домами наркотики…
   …В совмещенной с гримеркой комнате, где вплотную к окну придвинута массивная кровать из мореного дуба, такая нелепо роскошная в сиротской оголенности отштукатуренных стен, у  гримерного столика корчится человек, то паучьи хватаясь за стул, то сгибаясь и напрягаясь в плечах, словно его сейчас вырвет. «Не хо…ч… у… не х-х-х…а», - захлебнувшимся воздухом выталкиваются из гортани звуки, с последующим хрипом от стягиваемого ворота, становящегося удавкой в руках, действующих не по воле персоны, одержимой то ли болезнью, то ли внутренним демоном. В помещение вбегает, лопоча быстро и проглатывая окончания на ломаном английском, маленький китаец, вслед которого по-бульдожьи торопятся дюжие охранники, оттаскивая не без труда человека, лицо которого искажено то ли болью от удушья, то ли от перекрывающей кислород ярости. Они укладывают его на полуразобранную постель, пока иностранец, роется в порошках и готовит раствор для инъекции. Когда китаец нащупывает у одержимого вену, того чуть не подбрасывает вверх на кровати, так, что его «церберы» непроизвольно вскрикивают, но здесь же вновь прижимают колотящегося в невидимой борьбе мужчину к постели под гневные взвизгивания «доктора», переходящего на родной язык…
   …На первом этаже на угловой сцене, задрапированной кое-где вытершимся темным бархатом,  в клетке, составленной из старых и, вероятно, местами о чьи-то пьяные головы сломанных стульев, солист с подведенными до угольной черноты глазами прошептывает-пропевает, впиваясь взглядом в расслабленных и точно до какого-то особого знака заторможенных посетителей:
On candystripe legs the spiderman comes
Softly through the shadow of the evening sun
Stealing past the windows of the blissfully dead
Looking for the victim shivering in bed
Searching out fear in the gathering gloom and…*
  …Наверху человек, пролежавший, скорчившись на кровати,  в психотропной дремоте, поднимается и неуклюжими шагами робота направляется к гримерному столику, где к нему подлетают мисс в атласных обтягивающих платьях, как конфетные феи, и начинают подправлять грим, чтобы не было видно царапин и разбитого уголка рта...
…Suddenly!
A movement in the corner of the room!
And there is nothing I can do
When I realise with fright
That the spiderman is having me for dinner tonight.., -
молодой человек, кажется, не следит, как заглушается  и обрывается его голос, когда он  невольно обращает внимание на колыхание тяжелой бордовой портьеры на галерее второго этажа, кожей  чуя, как по помещению прокатывается волна любопытства, замешанного на игольно колящем страхе. Все присутствующие - суетливые и прячущие за развязностью трусость мушки, попавшиеся в паутину, сплетаемую интригой: кого на этот раз выберет он?  Еще одно цунами окатывает юного исполнителя: еле скрываемая  хищническая жажда гиен, учуявших, как большой зверь выходит на охоту, и рассчитывающих на крохи с его пиршества. Кто-то вошел в здание, теряясь от непривычности обстановки подпольного андеграунда и храбрясь, несмотря на то, что он мучительно вопрошает себя, на что его толкает упрямство. Девушка. Солист не припомнит, чтобы она была в завсегдатаях их клуба. Падальщики перешептываются о жертве…
    …Цокот каблуков по лестнице. Появляется он. В неброских темных одеждах и в плотно прилегающей к лицу кожаной маске. В помещении электрическим током пропускается  возбуждение и предвкушение игры. Завуалированной опасности, выстукивающей по отполированному деревянному полу «там-там-там-та…тара-та-там-та… там-там-там-та…» Дамы и джентльмены, пусть и с прогнившими от накапливаемой годами лжи душами, расстреливают друг друга пошловатыми взорами, которые им кажутся знойными, и выстраиваются в линии. Хотя бы на несколько минут они будут существовать в ярких чувствах…
   …Она – трепетное пламя искренности. Единственное живое создание среди раскрашенных гробов и увешенных дешевой бижутерией ловушек пороков. Тем приятней превратить его в пепелище растоптанных надежд. Он заглушает неистовый крик запечатанного его вселением человека. «Кровотечениями» совести одержимого он будет упиваться позже. Но прежде – танец – анестезия от охватившей заблудившуюся женщину паники. Кажется, она была готова, чуть прикусив губу, удариться в бега, когда он  с мягкостью выслеживающей рыси подобрался  к ней  на первых тактах музыки, уверенно промолвив: «Приглашайте, леди. Нет стесненьям!»  «Я не умею» - кажется, это избранная мисс  пыталась  выговорить непослушными губами. Но была притянута резко за талию, прежде чем поскользнуться из-за зацепившегося за ножку стула каблука. Он выдыхает ей  сквозь сдерживаемый смех на ухо: «Доверьтесь своему телу. Оно у Вас гораздо опытнее, чем сомневающийся разум», - и, отметая  неуместные сейчас возражения, ведет её  в середину охваченных страстью танго** людей:
I bust the windows out ya car
And no it didn't mend my broken heart
I'll probably always have these ugly scars
But right now I don't care about that part…***

_____________________________________________________
*** - оригинал

Отредактировано Oswald Gilbride (2014-04-26 22:15:00)