Ночь разошлась вслед за пройденным этапом из отдаленных домиков в новом викторианском стиле, которым пытались придать шарм истинные затворники и глупцы, выбравшие в качестве окружения лужайки в тридцать квадратных метров, каменные оградки и дорожки «елочкой», одинокие березы, косые яблони, но не людей. Чоппер недовольно фыркал, вбирая в себя сонное умиротворение предместий Гластонбери, а его наездник чувствовал, как усталость медленно, но упрямо заполняет все немощное тело.
Издали Дэвиду показалось, что городок не представляет собой ничего особенного. На уроках истории в средней школе он успел наслушаться о чудесах, которые приезжие приписывали месту, о древности, которая немощно взывает к уважению окружающих. Однако стоило одинокому мотоциклисту притормозить на идеально гладком покрытии, темном и сыром после прошедшего ночью дождя, на вершине одного из многочисленных заливных лугов — стражей Гластонбери — он понял, что глубоко ошибался. То, что раньше казалось глухой провинцией, разворачивалось у подножия холма отдельным миром, от которого веяло прохладной тишью, разделенного между еще спящими жителями секрета...
И Дэвид бы проник в это сонное царство тихо, без лишних проблем, несмотря на животный рев «коняги», однако не успокоился, когда миновал первую бензозаправку. Если бы все было так просто, он не оказался бы в этом славном, укрытом холмами местечке. Зил, каким его помнил Хорн, не мог бы тягаться с Гластонбери, даже если бы первый заняли все лондонские белые воротнички, раздраженные, ожиревшие от работы в офисе и проблем с экологией. Мужчину нездорово передернуло - он не остановился и тогда. С плеч, подрагивая, скатывались капли ночного дождя — старая, посеревшая кожа косухи не желала впитывать их, на ней виднелись только темные — буквально на тон — полоски, нарисованные живительной влагой, которую байкер ощущал в виде покалывания в висках, в виде озноба, сковывающего грудную клетку. Поза зародыша, как бы то ни было, не подходила для езды на «харлее», мотоциклист-беспредельщик обязан всем своим видом — даже в Англии — показывать абсолютное безразличие к внешним проблемам. Обязан, но Дэвид уже давно не чувствовал себя так, как при жизни Пса. Показалось или нет, однако старый ирландец украл частицу чужой души, повесившись у себя в камере.
Волосы стали похожи на паклю, бандана, натянутая до середины кривого носа, создавала нарисованную монохромом иллюзию наличия у ее владельца демонического черепа вместо обычного человечьего лица. Там, где обычно росли поседевшие — перец с солью — борода и усы, теперь возникла оскалившаяся пасть, и все благодаря какой-то тряпке. Дэйв снял с руля одну руку, закованную в устрашающую пародию на дамскую митенку, и прижал ладонь к фигурке, висящей на шее, на манер нательного креста. Что-то под старым, истлевшим свитером определенно выпирало. Ничего, вот доедут до городка, немного подумают, обязательно найдут себе местечко на ночь. Благо, теперь у Хорна водились деньги, и он мог позволить себе ночевку в дешевой гостинице, если разрешат, в хостеле, наравне с бедными студентиками.
Оказавшись на одной из тихих улочек, Сатир сбавил скорость. Не хватало напороться на приблудившегося «цивила» или «мусора». Началу дня в итоге придется найти метод, чтобы взбодрить этого конкретного ездока, предпочетшего сну изнуряющую поездку в дождь, но не в виде несчастного слушая или, тем больше, штрафа. Разнузданное действо,в особенности учитывая то, что большая часть "Легионеров" и в лучше времена не променяла бы теплую койку с рано захмелевшей девицей на подобное. О, Дэвид тоже был бы не прочь найти одну девицу! Одну! Чисто конкретную. В это чисто конкретное утро. Приехать. Нажать на спусковой крючок и вернуться с Лондон, где, глядишь, удастся затеряться на продолжительное время, пока накал страстей не стихнет.
Он задумался. Задумался о том, что уже слишком давно не ел и не спал, а также — слишком давно не видел Джи, чтобы не сомневаться насчет ее существования, присутствия в новом городе, а потому и насчет самой поездки — ритуала отмщения. Спина ощутимо ныла, так, что боль проходила по шее и особенно буравила в тех местах, где ветер покрывал бледную кожу с заметными выступами позвоночника. Переходное состояние раздражало. Пришлось приложить немало усилий, чтобы не спятить, не заснуть по пути сюда, а тут подкатившая простуда. Общая слабость отяжелила руки, отчего сводило плечи. Надо бы остановиться. Срочно необходимо! Но злоба пересиливала даже чувство самосохранения.

Однако вмиг испарилась, когда под колеса «харлея» кинулся небольшой грязно-белый комочек. Покрышки взвизгнули, мужчина перенес вес на ногу и лишь тогда смог остановиться, когда почувствовал, что сейчас рухнет на асфальт. Удержался. Сказывались годы, проведенные в седле.

Хорн, скривившись, стащил с подбородка бандану и убрал с лица прилипшие при остановке волосы, чтобы получше разглядеть виновника. Наверняка грязный пакет, думалось ему. Иной бы, разумеется, не почувствовал сумасшедшей разницы между грязным пакетом и чем-то, что может существовать в окружении таких пакетов, но Дэвид почувствовал, а потому удивленно округлил опухшие от недосыпа глаза, когда узнал  в улегшемся посреди проезжей части комке кошку.
Она явно не пользовалась популярностью у хозяев и в лучшие годы. Белая шерсть на обвисших и тощих боках свалялась, кое-где приоткрыв розовую кожу, недовольная морда с черным пятном, похожим на кляксу, тоже источала крысиное обаяние. А глаза. Левый явно отсутствовал, а из глазницы на шерстку сочилось что-то влажное. Она жалобно и хрипло  мяукнула, когда поняла, что опасность миновала и, отодрав провисшее по причине многих родов брюхо от земли, сделала несколько мелких шагов в сторону пришельца.
Хорн возвел глаза к темно-серому небу, но все же выставил подножку ловким жестом и поманил зверя. Все-таки он чувствовал некий укор совести за то, что от его колес могла пострадать такая «красавица». Из дорожной сумки мужчина лениво достал купленный на предыдущей заправке сэндвич, открыл пластиковую коробку, в которой приобретение хранилось, и вытащил из него кусок ветчины - оный  через мгновение лег со шлепком на асфальт. Кошка, оценив извинения, ринулась подъедать. Прикормленная, она сначала придирчиво изучила подношение, поиграла лапами, а потом уже решила, что пора насыщаться, пока кусок не отобрали. Тем временем Хорн потянулся за сигаретами, которые держал во внутреннем кармане куртки.
Он докурил до половины, когда от безделья принялся изучать окружение, подслеповатые и мутные окошки. Улочка показалась совсем пустынной. Мрачные домишки, похожие на те, что обычно шатко высятся в трущобах, тесные дворики, забитые всяким хламом. И неба открывалась самая малость.
Кошка доела и пошла приучено тереться о ноги недавнего агрессора. Последний отреагировал на поведение животного спокойно и, сунув сигарету меж пластиком обоих рядов, к которым давно уже привык, посчитав, что с настоящими зубами все куда сложнее, протянул руки к несостоявшейся самоубийце. Предубеждений по поводу болезней и прочей пакости, которую могли распространять дворовые животные, у Дэвида не было. Он поднял «красавицу» на руки и провел ладонью по шерсти от макушки до основания хвоста. Пальцы, надо сказать, отлично подходили той, кого гладили: мизинец правой кисти отсутствовал, на его месте торчал ущербный, синеватый пенечек, безымянный неестественной кривился, от фаланг к запястью отходило несколько бугристых рубцов, которые переплетались в рисунком вздувшихся вен и разноцветных татуировок. Однако кошка не выразила никакого недовольства по поводу неказистости незнакомца.

Глазные яблоки, обведенные розоватыми пятнами лопнувших капилляров, особенно хорошо читались на подложке из магических по своей черноте синяков, сообщающих вряд ли только лишь о серьезном недосыпе, но и о злоупотреблении теми или иными веществами. Как и весь внешний вид приезжего, впрочем. Поймав в нехитром механическом действии особый ритм, заставивший облезлую кошку утробно рычать, как котенка, Дэвид и сам улыбнулся. Вышло криво, не от души, хотя он не думал, что мог бы при желании выражать эмоции открыто. Общаться с окружающим пространство, покуда в нем нет подобных ему мыслящих раздражителей, Дэвид не собирался. И стоически молчал, смотря на разомлевшее в руках животное, покуда поблизости не раздались незнакомые звуки, лишь отдаленно напоминавшие стрекозиный стрекот, только взлетевший до децибел. Неужели хозяйка?
Мужчина резко повернул голову, недовольно сощурив глаза, чтобы получше видеть пришелицу, чей силуэт очертили первые лучи восходящего солнца, разрезавшие тьму переулка.
Птичьего, на котором между делом общалась незнакомка, Хорн не знал, однако это не помешало ему определить соответствовавшее месту и времени беспокойство местной жительницы. Внешний вид подоспевшей, впрочем, тоже вызывал определенные вопросы. Она походила на одну из тех девочек, которыми щедро нашпиговывают новомодные фильмы ужасов. В филиале у «Легионеров» был большой и дорогой ящик, к которому бедолага Чарли прикупил не менее дорогой дивиди-плеер, что позже пичкал различными киношками, зачастую вышеупомянутыми ужастиками или диким калом, названным умными детишками «Арт-хаус». Один «Андалузский пес» чего стоил! Сцены с разрезанным золингеном глазом, к примеру, хватило, что бы отдать Дали почетное звание долбанутого шизика, мучившего ослов во имя развития кинематографа. Однако Дэвид, как и его ближайшие коллеги по «цеху», смеялся, глядя на изъеденную муравьями руку, на реакцию Симоны Морейль. Само собой, не обошлось без травки, в ином виде наблюдать действо на экране было бы просто невозможно.
— Не прощу, — начал Дэйв хрипло, так, точно имел давние счеты со странноватой владелицей кошки. — Неужели твоя? — мужчина кивнул на Бомжа, прикрывшую здоровый глаз. —  Здорово! Прям редкость за редкостью. Надеюсь, тебе не холодно?  — имелся в виду подходящий для утренней пробежки фривольный костюмчик незнакомки. Впрочем, Дэйв отметил, что ножки у местной были ничего.
Поколебавшись, мотоциклист спустил животное на асфальт, при этом, сгибаясь в три погибели, он походил на причудливое насекомое. Обросшего и одетого в старые тряпки палочника или кого похуже. Казалось, он не мог до конца контролировать отдельные части тела, возможно, из-за накатившей усталости. Дэвид вымахал в четырнадцать до шести футов и не прекращал расти чуть ли не до двадцати пяти, а посему теперь являл собой инфернальную вешалку для пальто.
Вспомнив о сигарете, Хорн поспешил сплюнуть тлеющий фильтр на дорогу, а затем снова пристально уставился на девушку, к которой важно зашагала кошка.
— Ты тоже не отсюда, по ходу, — предположил Сатир, вспомнив птичьи обращения девчонки,  — Чего не спишь в такую рань? — несмотря на скоп предубеждений, касающихся общения с внешним миром, байкер заговорил первым, видимо, чтобы не выглядеть  молчаливым истуканом, в тайне замыслившим недоброе. Он и правда кое-что замыслил, но незнакомую жительницу городка это не касалось никоим образом. Прислонившись к байку, Хорн продолжал изучающее щуриться — ему мешали легшие на бледное личико девицы темные волосы, они не позволяли собрать образ.

Отредактировано David Horn (2014-04-13 13:36:29)

Детишки…Некоторые из них уже не так явно напоминают тех, что составляли компанию маленькому Дэйви когда-то. Не из тех, что с причудами Базарова мерили шагами окрестные курганы и помойки, изредка закапывая найденные тельца мертвых кротов и скворцов. Иначе на запах падали может набрести какая-нибудь глупая домашняя псинка, отломить кусочек многочисленных болезней, а потом ненароком попрощаться с тем добрым, что заставляет ее сдерживаться в присутствии глупых детей, не кусать липкие, настойчивые пальцы. Укусить кормящую ее руку и попрощаться с жизнью, так как ребенок, порой не умнее собаки, хозяевам дороже верного животного. Дэвид любил животных и не любил детей. Одно сообщение о том, что он сам вскоре станет отцом значило на толику приблизится к образу сердобольного Бэна-бухгалтеришки, и оно втянуло его в пучину первобытного страха. Какой-то опустошающей безысходности, которую мужчина решил по-детски просто. Он просто свалил. Взял ноги в руки — что-то из этой серии. Однако так и не увидел по прошествии стольких-то лет своего сына.

Дэйв ухмыльнулся в ответ и, ненадолго оторвавшись от заинтересованного созерцания девицы, полез в карман за уже початой пачкой сигарет. Курить не хотелось, однако Хорн нутром чувствовал, как засыпает, как веки мерно тяжелеют и одна мысль о том, чтобы слепить их, вызывает почти неблагопристойную сладость. Мотоциклист провел рукой по лицу, собрав оставшиеся капли дождевой воды с бороды и усов. Указательный и большой пальцы мужчина ненадолго задержал у переносицы, а потом резко поднял голову, чтобы привести незатейливое утреннее общение к привычному руслу.
— Понятно… И как, Рыжий не против, чтобы такая красота к вам приходила? — байкер подумал, что у врача может найтись куда больше важных дел, нежели проведение косметических процедур драной кошаре. Все-таки врач — уже «цивил». А те, кого встречал Хорн на своем веку, буквально источали снисхождение ко всему грязному и непотребному. К нему в частности тоже, когда выгребали из тела мужчины один комок гноя за другим. Напоминание о страшной операции до сих пор красовалось внизу живота бугристым шрамом.
Неожиданно кошка и девушка повели себя странно, что заставило Дэвида на секунду оторваться от попытки прикурить и недоуменно вскинуть бровь. Они ничего не заметил, однако почувствовал, что воздух поблизости сгустился, стал будто наэлектризованным, как после дождя. Один взгляд на небо развеял кое-какие заблуждения. Серый утренний купол разрезали лучи солнца, и приторная лазурь начала размывать запыленные мрачные пятна. Окончательная капитуляция Тьмы. Но все повторится вечером. О грозе не шло и речи...
— Д-да, — несколько отстраненно ответил мужчина, затягиваясь. — Что такое эта «Ома»? — после секундного раздумья бросил он, будто бы и не надеясь на то, что случайная собеседница ответит. У детишек свои проблемы, почище  многих, нужно ли их трогать. К тому же дальнейшее приезжего изрядно позабавило.
— «Кошерный»? Что нахрен за слова, подружка? — выдал с усмешкой, точно эта приблудившаяся кошатница произнесла нечто из ряда вон выходящее. Но Дэйву и вправду никогда не приходилось слышать такое о своем «харлее», ребята из «фирм», да даже случайные прохожие обходились безликими фразочками, которые характеризовали байк…А не их самих!
Воздух тем временем снова наполнили воздушные потоки. От одного, наиболее сильного, край куртки мотоциклиста с силой хлопнул носителя по груди, отчего молния зацепилась за свитер, а рожки малышки-Бафомета пребольно впились в кожу.
—Черт, — Дэвид поспешил поправить ворот косухи, а когда поднял глаза на девушку — что-то изменилось. В ней самой, это точно. Вышеупомянутое сравнение с порождением иного мира из новомодного ужастика — иначе не скажешь, потому что лицо было такое, каким его точно не представишь, не имея специфических наклонностей. Хорн посерьезнел, однако не поспешил сложить губы в удивленном вопле или выдать порцию отборных ругательств, что свидетельствовало бы о замешательстве. — Это «коняга», — невозмутимо произнес приезжий с заново обретенной уверенностью, похлопав «харлей» по потертому сиденью, которое  до сих казалось теплым на ощупь. —  Не какая-то сраная железяка из салона. Мы с ним многое пережили. Я его сам собрал, было дело, — он отзывался о машине так, точно та уже давно перестала считаться набором гаек, а вобрала кусочек души внимательного к мелочам хозяина. Дэвид был бы рад такому событию, однако слишком рано понял, что вещественных чудес просто не бывает. Не может случиться что-то по вине внезапно обезумевшей газонокосилки или шлифовального автомата. Если что-то фантастическое и произошло, то этому феномену есть объяснение на стороне. Чьи-то руки приложили усилия, чтобы довести безмозглую машину до убийства. Он знал это и все-таки наивно верил в то, что «коняга» - сказочное исключение.
— Я кое-кого ищу, вот что! — вспомнив о Рыжей, хрипло продолжил мужчина. Хорн протянул девушке пачку и красноречиво кивнул. — Будешь? Я по делу, так сказать. Иначе бы никто б меня не заставил пилить в такую срань. Тоже из Лондона, кстати. Тоже кое-кто рыжий…Пиздец совпаденьца, а? — он затянулся снова и выпустил густой клуб дыма изо рта, закашлявшись. «Кэмел» без фильтра — та еще дрянь. Сигарета после варварского совокупления со ртом курящего походила на разодранную от высоких переживаний гармошку.
— Ну, здорово, Хель! — добавил он уже значительно позднее, когда нормально представляться было уже поздно. — Знакомые ребятки звали меня Сатир. Это такая  рогатая  тварюга из Греции. Типа как постоянно бухает и бренчит на гитаре. За искрометное, мать его, чувство юмора назвали! — Дэвид пожал плечами и слабо улыбнулся. Ему было не до конца ясно, приятно ли зваться так, как прежде, не станет ли это лишним поводом скорейшего отъезда Джи, например.
— Кто тебя так? — наконец спросил байкер, имея в виду, что очевидно, чудовищные порезы и глаз новой знакомой. Он поинтересовался просто так, поскольку уже отвык от простого человеческого общения, тем паче, от общения со школьниками. Кажется, эти малолетки сами кого хочешь обидят. Теперь дети не кричат и не перешептываются при виде старших. Нет, в славные времена взросления Хорна ребята и девчонки не отличались более уважительным отношением к взрослым, даже наоборот, но чего не было, так это молчаливого презрения, порожденного поколением Х. Славными, вечно больными детишками. Сатир смотрел прямо, периодически лениво прикрывая глаза и вынимая сигарету изо рта, будто на автомате. За свою жизнь он повидал  и не таких картин, да и не считал, что оценивать людей вообще стоит, если нет необходимости. Есть «цивилы», а есть «1%», на которых первые смотрят с ощутимым отвращением. Последние глядят на придурков с нескрываемым чувством превосходства, однако лишь в том случае, если обожравшийся «цивил» по-клоунски демонстрирует свое вещественное превосходство.

Отредактировано David Horn (2014-04-13 22:26:35)

Как Дэвид и предполагал, объяснение нашлось. Оно оказалось простым, но достаточно убедительным, чтобы заставить приезжего согласно кивнуть и одарить пресловутую «Ому» теплым, ничего не значащим  взглядом.  Все прелести немецкого «шпрехена», подумал Хорн, пусть девчушка оставит при себе.  В таком возрасте как раз особенно  остро реагирует на все сфера внимания, а память впитывает информацию на манер технической губки, мгновенно и в большом объеме, не различая пользы и вреда. Сложный процесс. И именно он заставляет бедненьких подростков мучиться сердцем безмерно. Терпеть, как им кажется, всю несправедливость, потоки нечистот, которые выливает мир вместе с подставными улыбками сердобольных «небоскребов» — взрослых, которые проживают во враждебном мире стабильности и конформизма. Но большая часть подобных юных бунтарей сдувается, как ранее натянутая резинка. Что-то или кто-то стремительно крадет жизненно важный стержень. И на этом все — абзац. Полноценный каженник. Но у стоящей неподалеку девчонки «были зубы». Резцы саблезубого тигра, если понадобится — отличная защита от потусторонних миров или еще какого-то черта.  Приятно было понимать, что не все еще потеряно в жизни изуродованной школьницы. Она говорила свободно, однако переживания ненадолго затрагивали ее бледное лицо, а различные эмоции отлично выражались.
Сатир прыснул, чуть не наглотавшись  горького дыма.
— Ты подумай, какая важная! Прости, вот уж что-что, а газ я не того… — и решил заткнуться как можно скорее, чтобы не продолжать тему. А тема-то была богатая, можно сказать, насыщенная, перелопаченная наркоманскими образами, которые были связаны с тем или иным веществом. Гаш, шустрый, винт, белый, герыч…да и чего только не пропустил организм Дэвида в свое время! Теперь, ощущая преждевременно подбирающуюся старость, а с ней раздражающее бессилие,  Хорн решил притормозить, однако знал наверняка, что с крепкими привычками так просто не расстаются. Подохнет, может, с недели на неделю, в какой-нибудь канаве. И труп не опознают. И все останутся рады!
Впрочем, после двух-то лежек в больничке, когда тяжелый отходняк был встречен диким по силе состоянием  непонимания всего того, что происходит вокруг — да и внутри, по чести, тоже — Хорн успел сделать для себя кое-какие выводы. Однако избавиться от образовавшейся химической проблемы просто так не получилось. В конечном счете мужчина выбрал меньшее из зол и считал, что  курево его не добьет, не после таких-то животных марафонов.  И две пачки в день — та спасительная соломинка, которая на время угнетает желание сладострастно подставить вену под иглу. Да и была ли там вена, на перелопаченной руке, на вязи из татуировок которой болезненными пятнами читались старые, воспаленные места уколов?
После лежки он частенько ударялся в рефлексию, которая вспыхивала после созерцания порой самых тривиальных вещей. Процесс походил на долгое плаванье по канализационным водам.  Вонючее, густое и безрезультатное. Каждый раз что-то служило итоговым толчком, который, подобно спасительной руке, выдирал мужчину на поверхность, в настоящий мир. Вот на что походило его частое заигрывание со смертью. И после таких встреч  Хорн чувствовал, будто душа его на мгновение все ж посетила Геенну. Что-то точно лизнуло стертые пятки, как дьявольское пламя. В такие моменты интуиция, обычно притупленная таблетками, куревом и пивом,  обострялась до крайности, и Дэйв ощущал себя провидцем — похуже многих знаменитых евангелистов. Интуиция приоткрывала дверь в другой мир. Магистраль, бесконечный и унылый путь, не предназначенный для живых. После недели лежки – обычно – байкер вставал на ноги и понимал, что ничто из полученных знаний не соответствует трезвости рассудка, а потому прощался с идеей о собственной исключительности также поспешно. Евангелист, как же!
— Не устал. И…Призраки? Что, они заставят платить за крышу? Так от меня ничего не останется!  — услышать подобное значило понять, что не все жители окрестных деревень приобрели вмиг речь правильную, сухую, а мысли серые и вполне объяснимые. Услышать о призраках ранним  мрачным утром от девочки, чья жизнь уже перерезана чьим-то жадным лезвием — вот где рождаются истории.  Хорн бился об заклад, что По в свое время поступал так же.
Однако кое-какая идея заставила приезжего ненадолго вернуться к своим делам, более важным и требующим холодной решимости, граничащей с садизмом. От ухмылки не осталось и следа, мужчина тут же посерьезнел обратно и снова крепко вдохнул дым.
— Ищу, да, — неожиданно возникла идея попытать счастья, сам бы он никогда не узнал, где искать Джи, — девушку. Примерно твоего возраста, может, чуть старше. Рыжие волосы, веснушки,  ярко одевается, куча татуировок.  — Перечисление, которое началось еще в предместьях Лондона, где первый раз получилось сесть на хвост девчонке. Тут  Хорну понадобилось кое-что еще, кроме голых фактов. — Она моя племяшка. Папаша  сыграл ящик, а миляга, наверно, знать не знает, думает, тот, наверно, перестал  платить ей за проживание. Черт бы подрал эту малолетку! —  Дэвид выругался себе под нос и щелчком выбросил сигарету, его уставший взгляд ненадолго остановился на сыром асфальте, а потом поспешно вернулся к девушке.
— Однако ты чем-то на нее похожа…Не внешне. У вас, котяток, есть зубы, а остальным детишкам их поперебили за ненадобностью в самом младенчестве. Убогонькие, — выдал пространное заключение Хорн и снова скривил губы в усмешке. Похоже, улыбка ему никак не давалась, да и пугать девчонку прихотями мимики не хотелось. Он-то знал, что больной и усталый походил в лучшем случае на парня из рассказа «Худеющий». Старина Кинг, будь неладен.
— Короче, я бы не отказался от этого, знаешь, променада, если уже недалеко. Только, того, тебе разве не надо хотя бы тапки надеть? — вопрос не походил на попытку позаботиться. Подобного лицемерия к детям Хорн никогда не испытывал. Однако посчитал, что так-то, в тапках, девчонке самой будет удобнее.
— Твой Рыжий… — байкер фыркнул и смачно харкнул на бордюр, — у него часом не завалялось в холодильнике банки пивцелина для особо больных по этой части? Если да, то он к тебя просто бог, а не человек!  — он взял «конягу» под «рога» и медленно, аккуратно повел круизер по мостовой, предварительно убрав подножку. Если идти в самом деле близко, чего пугать изнеженный люд  ревом иностранного зверя?
—  Призраки, — как бы между делом начал Сатир, — они как неупокоенные души или какая-то озлобленная, проклятая фигня?

Наблюдать за девочкой с кошкой было приятно. Не то чтобы Сатир испытывал умиление, какое обычно затрагивает людей при виде одного живого комка на фоне другого, однако он нашел в  нынешней картине что-то определенно уютное. Скажем, не каждый человек решился бы глядеть на то, как покалеченная школьница гладит не менее потрепанную болезнями и годами кошку, похожу, как Сатир решил изначально, но клубок мусора.
— Рыжая, да, — на автомате повторил Дэвид, потерев кривой нос указательным пальцем. От руки неприятно несло дешевым, а потому едким табаком. Впрочем, Хорн был не из тех, кто ценит подобные вещи. Он брал то, что мог себе позволить, либо отбирал, начисто лишенный морально-этических норм, призрак которых все же заставлял его не носиться по округе с давнишним «Смит-Вессоном», выкрикивая проклятья в адрес Джинджер. Мужчина решил, что сейчас, находясь на грани реального и бессознательного, он готов и на такие откровения, разве что не совсем уверен в необходимости поспешных действий, да и в наличии в Гластонбери вышеупомянутой цели.
— Если твой Рыжий не спустит меня с этого второго этажа первым же рейсом, — выразил скромный протест байкер. Ему, по правде, не особо хотелось знакомиться с возможными обитателями квартиры, да и привязывать к себе местных. Впрочем, подобная привычка появилась задолго до смерти Пса. А позже приобрела вид острой патологии. — Во всяком случае, если к тому моменту у меня не останется души…Я тогда еще подумаю над этим.
Улыбка стала шире. Сатир верил в существование души, но ему казалось, что сам он давно уже не человек в полном смысле слова. Бесконечные рефлексии и губительное для бытового ума чтение трудов отцов декаданса сделали свое черное дело. Поднасрали в изнанку, отчего человек с рогатой фамилией с тех пор не находил себе места.
— Валяй, Хель! Я в тебя верю, бойкая малышка! — благосклонно проводил мужчина и снова задымил на манер паровоза. Стоило прикончить поднадоевшую пачку и купить что-то не столь ядерное, но на это могут понадобиться деньги. Не стрелять же у школьников, хотя вот Бродяга Терри брал сигареты исключительно из рук «мамочек», когда еще мог курить и есть с тарелки, а не через трубочку. О, Дэйви помнил, с каким удовольствием ломал ему челюсть кастетом.
Наскоро распрощавшись с девочкой, даже не проводив ее взглядом, Хорн подумал, что в жизни его существует определенный круг людей, которые тесно связаны с другими людьми, и все они составляют что-то вроде большого, но тем не менее локального пространства, без вертикальных связей, но своего рода пестрорядь. Он подсказал себе, что Воннегут называл похожее сборище «карасс». Затем зародившаяся цепочка мыслей перешла на иной план: у Воннегута все закончилось гротескно и плохо, как и у большинства ваятелей искусства прошлого века. Да и нынешнего тоже.

А потом голова наполнилась предвкушением долгожданного возлияния. Удерживая «харлей» обеими руками, Дэвид продолжал курить, в итоге он прислонился к каменной ограде следующего дома, однако решил надолго возле нее не задерживаться.
В ход пошла очередная сигарета. О раке и прочих приблудах пусть думает кто-либо другой. Порой Хорну казалось, что он намеренно сокращает количество отведенных ему дней. Будто плюет в душу своим благообразным родственникам и всем тем, кто не ждет, что вскоре этого мудозвона вынесут вперед ногами, вполне вероятно, на помойку, ибо как еще можно хоронить безбожника и наркомана, человеческий мусор, как те, что ушли в отличье по причине нехватки хромосов, или те, что остались без рук и ног. Очередное преддверие рефлексии – лишь бы не увлечься. Потом достаточно тяжело вылезать из этой выгребной ямы. Наверху, в окне дома Хель, послышались звуки, характеризующие не совсем доходящий до ушей приезжего разговор. Он, как полагается, поднял косматую голову, зажав во рту сигарету, наскоро поправил затянувшуюся удавкой на шее бандану, а в окне увидел того самого Рыжего, который, похоже, предубеждений по поводу приезжих и прочего сброда не испытывал, а потому спокойненько себе — и это в пять утра! — попивал пенное.
«Во долбоеб!» — хмыкнул Хорн, кивнув навстречу Алану. И про себя также добавил, что сейчас, пожалуй, не откажется побыть немного похожим долбоебом. Пиво-то, поди, уже в пути -  отношение к опекуну первой встречной моментально переменилось.
Очередной поток ветра подхватил скопище листьев, превращая большую часть в труху. Серые улочки, серое небо, зато колоритные жители. Что ж, так, наверно, сейчас везде и происходит, и этому, поди, должно быть определенное название, однако сам Дэвид, вопреки полученным характеристикам, сливался с городом блестяще, походил бы на статую мертвяка в Помпеях, если бы не был жив.
Девчоночка подлетела внезапно. Однако мотоциклист машинально принял вожделенную банку, которая, о чудо, все еще была холодна, как, как примеру, трубы в его «клоповнике» на окраине Суиндона круглый год.
— Мерси, — буркнул приезжий и, удерживая с силой байк, вскрыл полученную банку, вырвав язычок почти что с мясом. Руки дрожали, вид у мужчины был мрачноватый, озлобленный, однако кто-то все ж решился снизойти до того, чтобы оказать ему любезность.
«Ну, денек-то явно не такой дерьмовый!» — решил байкер и жадно клацнул протезами зубов о край банки. В десны ударила неприятная вибрация, однако доставленное лекарство успело попасть в организм прежде, чем увечный это заметил. Но полностью отдаться распитию Сатиру не дали. Он приоткрыл один глаз, который скосил тут же на приодевшуюся Хель, а после отнял пахучую дырку, за которой колыхалось пиво, ото рта.
— Зачем им это? — сдавленно по причине образовавшихся от пива газов отреагировал Хорн. Он сглотнул подступившую отрыжку, отчего в животе уныло заурчало. Вскоре нагрянет знакомая боль под ребрами, к тому моменту лучше чего-нибудь перехватить. Однако пока что Сатир хотел услышать о местных «достопримечательностях» побольше.
— В смысле, что, у вас такое часто происходит? Люди теряют рассудок из-за того, что их кто-то напугал дофига? Ты, кстати, не отвлекайся, показывай, куда пилить.

Хорн осторожно прильнул к банке. Снова. Все ж потребность и ее утоление не оставили мужчину надолго. И каким бы сильным ни был истошный вопль опустевшего желудка, байкер продолжал прихлебывать пивом.
— Ну, знаю, — буркнул он, вклинившись один раз в сетку монолога хриплым баритоном. Да уж, о тех, кто мог поднасрать, только повод дай, Сатир знал непозволительно много. Но о том, что подобные остаются собой и после смерти, когда от божественного теста отделяется лишь то эфемерное, в котором, как кажется многим, смысла с наперсточек…Хорн задумался, станет ли он таким же, если помрет раньше, чем расставит предательские точки над «ё»…
«А вдруг нет? Что если жизнь Пса, существование «Легиона» и твое собственное комфортное обитание будут отомщены, а смерть наступит гораздо позже? Что тогда, образина?»
Хорн не считал, что готов сесть в холодную, а, чуть погодя,  покончить со всем, как старый ирландец. Неожиданно в обостренный по причине недосыпа и голода разум ворвался жуткий и многоуровневый гештальт. 
«Есть возможность все изменить! Альтернатива, в конце-то концов! Начать заново…Как сопливый подросток — не мели чепуху!»
И мысль закономерно угасла, а Дэвид снова обратился к девчушке.
— Ага, — собирая с усов живительную и хмельную влагу, — значит, доживая до определенного возраста, они обретают дополнительные скиллы…Неплохо живут, впрочем, не по мне. Целую вечность торчать на дьяволом забытом месте, п-ха, да они сами распрощаются с рассудком раньше, чем смогут кому-то навредить… — он хотел было что-то добавить, определенно ехидное, а также про игру с кошками, но вовремя осекся, замаскировав замешательство очередным глотком пива.
«А что если кошку тогда испугал призрак?» — но Бомжа не было рядом, чтобы ответить, да и не умел Дэвид общаться со зверьем, только с «конягой».
В плечо ткнули пальцем, из-за чего Сатир недоуменно покосился на носительницу пива, однако жест вряд ли предназначался непосредственно ему. Ей хотелось что-то выяснить, и это что-то не сразу дошло до воспаленного мозга мужчины.
Фатальная зависимость от физиологии, присущая каждому человеку — вот, кстати, чем отличается живой от мертвого. Мертвым видна альтернатива, а живой вынужден находится в неведнье, точно дурак.
Сатир никогда не испытывал потребности просто говорить с людьми. Так, просто — не о чем. А единственный в жизни порыв теперь он воспринимал холодно, чтобы нелогично возникнувшая сладость момента как можно скорее осела где-то в изнанке и не грела душу дурацкими надеждами на светлое будущее.
Кстати, не только он страдал от того, что по жизни происходит нечто, от чего в слезах бегут обычные люди. Неожиданно Сатир выразительно посмотрел на спутницу, прокрутив в голове необычную фразу о матери.
«Ну, точно…Как Джи!» — заключил мужчина и понятливо кивнул, решив, что не станет сочувствовать, поскольку это и не необходимо. Вывод дошел до мотоциклиста не сразу, однако его корни начали развиваться уже после того, как неподалеку показался темный уголок общепита, что свидетельствовало об окончании ожидания.
Солнце вскоре снова прикрыли разбухшие грязной и влажной ватой тучи. С ними нахмурился и байкер.
— Делать нечего, как звать санитаров. Коли на то пошло, мне неохота палить контору…Свою шкуру сдавать, то бишь, — Дэвид неопределенно пожал плечами. Была ли это попытка успокоить Хель, или еще что-то, не так важно.
— Че ты страдаешь? — неожиданно для себя произнес Сатир, прислонив «конягу» к первой же попавшейся оградке, он в очередной раз закурил и, помедлив, снова посмотрел на девчонку. — Не общалась с «настоящими людьми»! А кто это, можешь сказать? Настоящие люди-то? Те, кто не тычут пальцем, увидев, что с тобой «что-то-не-так»?!
На мгновение из его почти бесцветных глаз брызнуло раскаленным железом, точно он обнаружил что-то, что распалило душу, в полной мере захватило его восприятие. 
— Я вот никогда не видел настоящих людей…Не в таком нежном возрасте, подружка, — недовольно подытожил байкер и мотнул головой, точно что-то с правого плеча завладело его угрюмым вниманием. — Но призраков я тоже не видел, хотя жил в детстве в городке, похожем на этот. Разве что не таком исторически привлекательном, если ты понимаешь, о чем это я. В общем, сраная деревня, где все друг друга знают. Тогда…А это было дохрена давно…Мне казалось, что настоящие люди — это те, что приехали и не собираются мириться с устоявшимся мнением деревенских. Ну, тогда к нам прикатили сраные хиппи. И все эти законы кармы, знаешь, мне казалось: «Черт, да эти блохастые упыри правы, что живут в зассаных палатках и травятся кислотой, бренчат себе на гитарах, не ходят в церковь, школу, на работу…». Вот. Только это вообще не люди. Это такое ж дерьмо, как и городские, как и деревенские…Вот что я об этих всех людях думаю.
Из-за того, что повысился голос, а речь приняла быстрый темп, в горле пересохло. Сатир смачно харкнул за ограду и снова взялся за «рога» байка, чтобы довести «животное» до пункта назначения. Допитую пивную банку он не смял, а равнодушно отбросил в покосившуюся урну.
— И если уж на то пошло, — Хорн принял вид заговорщицкий, — я вообще не человек, а пес сутулый. А теперь давай чего-нибудь перехватим, пока еще народ не повалил на улицы.
В пустынных переулках и тени лишней не виднелось, однако теперь Сатира не покидало ощущение, что тысячи покойников уже выстроились, чтобы облюбовать его подсохшие от времени и химии мозги. Первая дождевая капля щелкнула по кривому носу мужчины, и он, театрально изобразив негодование, покачал головой.
"Конягу" пришлось устроить под еще не снятым по причине неблагоприятного для посиделок снаружи тента, впритык к декоративной ограде, на которую вскоре лег простоватый на вид замок. Впрочем, предосторожность скорее была данью привычке, а не надеждой на то, что байк кому-то понадобится. Такая-то развалюха.

«Не поняла» — вздохнул Хорн, когда услышал отзыв на свое кратковременное выступление. Впрочем, байкер не расстроился, он уже давно не питал особых надежд в отношении плодовитости бабьих мозгов. И дело даже не в возрасте. Дело в том, что понимание альтернативы приходит лишь к существам мужеского полу, поскольку лишь оные способны вовремя признать, что Космос им никогда не покорить — свою бесполезность перед природой.
Вот и сублимирует мужской род, открывая континенты, ныряя во впадины, взлетая в безвоздушное пространство, вылечивая рак, изобретая бомбы, понимая прекрасно, а оттого мучась безмерно, что не покорит что-то, что лежит по иную сторону. А если за той стороной лишь астральное поле, в котором бродят мертвые, то о каком Космосе вообще может быть речь? В чем достижение и значимость?
Замок жадно щелкнул, и приезжий разогнулся во все свои семь футов, которые любого бы наделили внушительным горбом, но сия участь как-то обошла человека с рогатой фамилией. Впрочем, к внешним недостаткам он относился настолько равнодушно, как некоторые старухи переживают отведенные им парочку лет, чураясь момента, когда их непотребный, но старый организм автоматически  выделяет живородящую кровь. Это, видите ли, неправильно. А для Хорна, в свою очередь, было неправильно видеть вокруг себя умытые, накрашенные лица, одинаковые тела, которые стремились к общепринятому идеалу. А уж то, что поедание овощей и нежирных творожков называется теперь «здоровое питание», было ему вообще недоступно. Ишь, придумали!
Возможно, он ничего не знал о смерти. Но и она человеку казалась тоской, на которую только способны мертвые. А потому духи и, соответственно, их проделки, мотоциклиста не трогали. Прошлое остается в прошлом, и если эти жалостливые ублюдки настолько убоги, что хотят подпортить и без того горьковатую пилюльку живым, пусть прежде подумают над тем, как сами бы отнеслись к подобному вторжению. Вряд ли поймут, наверно, все мозги давно передохли вместе с обильно испражняющимися на месте глобального пира белыми червями и мушиными личинками, которые не оставили от мертвяка ничего за время долгого пребывания в земле.
Мрачное размышление прервал враждебный звук. Хорн по инерции дернулся, пытаясь разглядеть причину, ругнулся как следует, но кроме разлетевшегося стекла ничего не увидел. Такая тонкая грань с потусторонним заставила мужчину недовольно скривиться. Страха не было. Было легкое недопонимание.
— Балуются, упыри? — кинул он Хель, в общем-то, не заметив, как девушку обуяло пламя злобы, возникшее, кто знает, по причине вполне объяснимого отпора со стороны товарища постарше.
— Пусть лучше башку мне размозжат, коли такие охуенно умные! Тогда мы поговорим уже на другой стороне, как надо поговорим! — он плюнул в сторону разбитого стекла. Не долетело. 
— Прости, миляга, я с утра сам не свой… — протянул он неожиданно виновато, впрочем, не отказываясь от своих убеждений, скорее примирительно, чтобы не разыгрывать сцену. Хотя…Было бы перед кем растрачиваться! Таким тертым гвоздям, как эта милашка, подобного не нужно.  — Жрать охота, а колбасу я скормил кошке…Давай, двигай булками! — с могучим зевком Дэвид открыл дверь, не потрудившись придержать оную после себя, и протиснулся внутрь, пригнувшись — жест уже давно вошел в привычку.
Внутри, что разумно, было пустынно. Однако первый престарелый рабочий уже пожирал свою законную порцию тостов с курицей и запивал все это ароматное дело традиционным «Инглиш Брэкфаст». За стойкой уныло натирал мутное стекло бокалов ровно такой же вылинявшей товарищ. Местечко казалось тесным, с каким-то едва уловимым очарованием фермерской конюшни, но все же пристойным. Похоже, тот, что вытирал сейчас посуду, и владел всем, но скупился нанять ребят на побегушках. Очки в потрескавшейся роговой оправе сползли на кончик носа, а сам хозяин вперился в пришельцев, кивнул как бы в приветствие, но разговор с единственным обеспеченным клиентом продолжил.
— Какой такой «хер»? — встрепенулся байкер, внимательно разглядывая помещение. — Че ты сразу хамить?
Он двинул в угол напротив окошка, что притаилось в дальней части зала. Те, что выходили на проезжую часть Хорну никогда не нравились. Сатир уже чувствовал, что будет дождь, а потому наблюдать унылую картину локального мира вовсе не хотел. Настроение и так держалось на отметке «чуть выше плинтуса». Преодолев расстояние от входа до темного угла, мужчина тяжело рухнул на обтянутое дешевым кожзамом угловое кресло.
— Блять! — фыркнул он, впрочем, почти беззлобно. — Вот уж не думал, что после стольких лет еще и задница будет так болеть! Ладно, пофиг… — он притянул поближе пепельницу, мысленно поблагодарив хозяина, который не заставляет всякий сброд заказывать себе отдельные приборы.
— Самайн? Это типа друидский праздник, если я правильно понимаю? Че, правда оживают и бродят среди живых?

— А ты, гляжу, быстро учишься, миляга! — воскликнул Дэйв, вытягивая последнюю, а оттого самую скрюченную сигарету из пачки, на которой давненько стерся логотип с шаблонным верблюдом. Вероятно, все это добро простояло на солнце с незапамятных времен, впрочем, на вкусе сигарет подобное упущение не отразилось.
А недосказанности как не бывало, что Сатира, признаться, даже слегка обрадовало. Ему легко удавалось переключаться с одного состояния на другое, прощать определенные промашки, а также не мучиться по поводу своих дольше пары минут.  Но вот кое-что никогда не менялось. И это пожирало мужчину изнутри. Неожиданно показалось, что малышка Бафомет будто бы нарочно вцепился в свитер своими проказливыми и местам обломанными рожками. Байкер поспешил отдернуть крупную вязку и мимоходом почувствовал, как же все-таки варварски носить свитер поверх голой кожи. Впрочем, выбора особо никогда не водилось.
— Так это, что ли, какой-то типа артикль? — Пес когда-то говаривал, что знает обращения на тридцати языках, но никогда не демонстрировал обширных знаний. Откровение человек с рогатой фамилией воспринял холодно, впрочем, про себя кое-что отметил и даже криво усмехнулся. А дальше оставалось лишь внимать малышке с недюжинными сведениями. 
Мотоциклист слушал. Слушал и прикидывал, что из всего сказанного Хель следует. В смысле, что из сказанного правда, а что все-таки фантазия. Не было ни одной причины, которая указывала бы на практическое здоровье пострадавшей от рук матери девочки. Странно, но на момент Хорн окинул забившееся в угол создание с каким-то нетипичным для себя взглядом и испытал при этом нетипичные для себя чувства, которые тоже отогнал как можно скорее и порывисто.
«Настоящие люди…» — фыркнул внутренний голос и многозначительно укрылся на задворках сознания.
Призраки, медиумы, церкви…Нет, с подобной чертовщиной приезжий связываться не хотел, впрочем, не воспринимал информацию негативно. Ему было интересно, как видят это люди городка. Легко ли примириться с тем, что тебя окружают мертвые. Хорн что-то знал о мертвых. Видел аккуратную дырочку в голове у Чарли, видел, как в очередной ночлежке дохнет старый бродяга — Доброта и Благодетель. Но никто, наверно, кроме знающих «секрет», не глядел на смерть с обратной стороны, которая порождает вопросы.
Сатир продолжал курить. Через некоторое время подоспел тот самый хозяин-бариста, который ничего не сказал, однако многозначительно кивнул, окидывая пришельцев красноречивым же взглядом. Дэйв отвел глаза и задумался над тем, что наиболее благоприятно подействует на холодный и голодный живот в это серое утро.
— Яичницу с беконом, папаша, — он решил не выделываться, однако один размашистый жест все же себе позволил, — и даме…Что она захочет.
И продолжил лениво затягиваться. Последняя папироса оказалась почти отвратительной, но Хорн не привык раскидываться даже столь сомнительным добром, хоть и не мог не оказать такую же сомнительную любезность встретившей его в раннее время девчонке. Подоспевший мужчина чистотой и опрятностью не поражал, однако, перекинув столовое полотенце через массивное плечо, двинулся на кухню так, будто бы ему было приятно, что люди все еще ходят в старые забегаловки, как эта. Приезжий проводил хозяина спокойным и почти безразличным взглядом. Когда последний скрылся за беспокойно шатающейся дверью, ведущей в кухню, где уже разогревали плиты, байкер позволил себе вытянуться и поудобнее устроиться на дешевом кожзаме. Руки он согнул и положил на спинку — тускло блеснула пара одолженных давным-давно перстней, длинные пальцы с фалангами, более напоминавшими маленькие шишки, стали мерно изучать шершавую поверхность мебели.
— Ну ты, это, рассказывай, не стесняйся, подружка, когда еще услышишь о подобном от кого с практикой. Верно? У меня тоже есть кой-какой опыт общения со жмуриками, но это было давно и неправда. Так что я лучше тебя послушаю, чем буду нести всякую хуйню или требовать того, чтобы они расхерачили мне башку.

— Нифига! дедушка у нее раввин, говорит по-немецки, — проговорил Сатир бездумно. Ему уже не хотелось курить, живот сковало знакомое ощущение голода, затачивающее изнанку острыми иглами, если передержать нутро  без пищи. 
«И все-таки повезло!» — фыркнул про себя байкер, имея в виду, конечно, странноватую девицу. Напускное безразличие, механику которого Сатир давно разобрал и чью систему довел до идеала, однако, с лица не сходило, разве что в глазах поселилась почти мертвецкая муть, которая обычно вряд ли отражает интерес обладателя к происходящему, но полный уход из мира живых. Что и говорить, люди вообще странные!
— Без проблем, но я у тебя в этом…Типа в долгу! Ну, на первое время, если не забуду. Да, — он ненадолго задержался на мутном окне, покрытом водным конденсатом, а потом снова перевел моргала на Хель, — по тебе не скажешь, что много ешь.
В общем, Сатир и сам не представлял собой любимца вполне объяснимого смертного греха, скорее небезызвестного Всадника Апокалипсиса, разве что Смерть обычно предстает с  до блеска отполированной черепушкой, а Дэвид  бритвы не видел чертовски давно. Но сейчас не об этом!
Представление только намечалось. Хорн, впрочем, не ожидал чего-то подобного, а потому за перемещениями пепельницы наблюдал отстраненно, точно  парализованный. Но дело было не только в том, что произошло с посудиной, которая внезапно переместилась из точки А в точку Б. Дело было во внезапно освежившейся памяти потрепанного определенными химическими  средствами  бедолаги.  Перед глазами, точно неясное отражение в злосчастной пепельнице, возникла картинка из проклятого прошлого. Дэвид закусил край сигареты. Картинка начала разрастаться. И росла она, пока не пропустила человека в свой тусклый, укрытый туманами мир. В мрачном мареве проплывали лица, смазанное название выбранной для укрытия  корчмы, девушки, скрасившие существование всадников на железных жеребцах, затем — тусклое утро, раскрывшееся в ту самую темную сказочку, о которой байкер не любил вспоминать. Затем события резко уменьшились до размеров булавочной головки. Мужчина подтянул пепельницу к себе, задумчиво на нее поглядел и сбросил пепел на донышко.
— Похоже, тебе это нравится! — Дэйв сам неоднозначно хмыкнул, когда заметил, что бойкую малышку чрезвычайно веселит происходящее. Нет, он вовсе не думал, что его провели, обманули или же унизили. У мертвых свои секреты. И некоторые, как малыш Чарли, могут многое рассказать, возможно, и о своих убийцах тоже.  — Еще бы…
Домик в Дэвоншире. Болота книжных Баскервилей. Хорн зябко поежился и затушил сигарету. Опять же не вовремя нарисовался  бариста с заказом. Мужик, перебросив полотенце через плечо, поставил перед приезжим тарелку с  вожделенным продуктом питания, которого байкер не видел, наверно, со времен Лондона. Славной жизни в Лондоне! Он едва удержался, чтобы не пустить слюну.
— Бон, епт, апети! — буркнул Дэвид, когда к тарелке ему подали столовые приборы, а сам товарищ  стремительно покинул место дислокации, перебравшись благоразумно за стойку. Мотоциклист  разодрал в клочья обернутую вокруг вилки и ножа салфетку, но есть не торопился, хотя принесенное богатство выглядело более чем убедительно для того, чтобы считаться достойным завтраком. Но имелись дела поважнее…Похоже, значимость произошедшего для простого смертного не укрылась и от провожатого потустороннего.
— Верю! — открыто заявил Дэвид. Вернее, та часть его, которая не принадлежала скептику. Большая часть его.  — Похоже, что проявляются, скажем, силы…По-разному. Я видел похожее, ну, знаешь…Когда попадаешь в место, которого типа не должно быть. Вот такая фигня! — Дэвид приступил к  вожделенной тарелке, однако остановился почти сразу, едва успев нацепить и проглотить кусок поджаристого бекона. Похоже, папаша свое дело знал, хотя десны снова засаднило. — Не думаю, что кому-либо следует вообще в такие места соваться. И нет, тогда я не был под кайфом…А вы, я надеюсь, не шерудите всю эту потустороннюю фигню, чтобы потом, на Самайн, задать жару местным адекватам? — байкер хмыкнул и продолжил есть.
- И, это...- Хорн скрипнул вилкой о тарелку. - Все мертвые становятся призраками здесь?