Третий час пополудни. Карандаш замирает, от пальцев остается легкий смазанный след, когда Гилбрайд отодвигает бумагу от себя и потирает чуть ломящие от боли виски. Что-то не ладится с наброском. Оззи едва касается грифеля и постукивает по нему, погружаясь в собственный внутренний мир…

Молодой человек вернулся в реальность и поежился. Не глядя потянулся за отставленным карандашом. Пальцы какое-то время половили пустоту. Оззи не успел удивиться, как рисовальная принадлежность подкатилась и столкнулась с его рукой. Гилбрайд покосился на карандаш, но только поднял его, задумчиво покрутил и опять принялся выводить лепестки ириса…

Октябрь скупится на солнечные часы. Дневной свет проникает сквозь полуоткрытое окно, как будто отскакивает от побеленных стен и, становясь серебристой пыльцой, зависает посредине холла – возможно, бывшей палате в богадельне. Несколько  столов, деревянные стулья и холсты, чистые и с уже прописанными ликами по углам или на мольберте, - скромная обстановка, но из-за того, что помещение небольшое, кажется, что находящиеся внутри люди как пташки на жердочках устроились у своих рабочих мест и заполнили собой все пространство. И только свет просачивается в любые щели и гладит всех невесомо ускользающим теплом.
- Эй, ты нарочно? – вскрикивает восьмилетний мальчик с веснушками, обсыпавшие его щеки и даже шею, обращаясь к девчушке  с тонкими русо-пепельными косичками.
Та мотает головой и невнятно протягивает:
- Ми-и-ия таакули.
- У меня теперь царапины там! – возмущается пацан и показывает на пластинку стекла с нанесенным застывшим контуром; в  элементы узора ребята по очереди заливали акриловые краски, иногда смешивая разные для новых оттенков.
- Там буууука, - его визави, которой недавно исполнилось пять, тщится произнести фразу внятно, но видно, что это ей дается не без труда.
Мальчик её прерывает, притоптывая ногой:
- Что?! Не мели чепухи! Руки раз не из того места растут, вообще, не берись…
- Поосторожней с такими заявлениями, юный джентльмен, - легко сжимает плечо мальчика подошедший Оззи, который занимался эскизом для будущей работы. Мужчина берет в руки заготовку для рисунка под витраж и приглядывается. – С какой стати Стефи тебя обманывать? -  капеллан  не спешит с выводами, но линии на застывающей краске больше походят на «h e» , чем на случайные черточки.
- Меня та-а-акули, - снова лепечет младший ребенок, теребя выбившуюся светлую прядку.
- Кто толкнул тебя, малышка? – с доброй улыбкой интересуется Гилбрайд, беря в свои ладони маленькую руку девочки, которая  отчего-то плотно сжимает губы.
Потом Стефи несколько секунд хмурится, точно решая, стоит ли доверять взрослому, и только собирается открыть рот, как распахивается входная дверь и сваливается прислоненный к стене холст, пугая возникшую на пороге девушку. Ребенок вырывает ладошку из рук Освальда и вприпрыжку устремляется к посетительнице, которая выглядит как застигнутая софитами дебютантка, у которой все разом реплики из головы вылетели.
- Но-оенькая? –  бесхитростно спрашивает Стефи, снизу вверх пристально взирая в  широко распахнутые глаза гостьи, а затем тянет за рукав за собой. – Идем рисо-ать.
- Здравствуйте! Если Вы к нам, то прошу, проходите и  не пугайтесь такому напористому приему, - произносит  капеллан, приглашающим жестом предлагая посетительнице присесть на табурет.

…When the poets dreamed of Angels
What did they see?..

Отредактировано Oswald Gilbride (2014-04-07 02:49:51)

Взметнулись как мискант,  подхваченный вихрем и вызолоченный неприветливым солнцем, длинные волосы. В больших русалочьих глазах отразились метеоритным росчерком желание приблизиться и унимаемый страх быть изгнанной, сильное любопытство и скребущееся вредной кошкой сомнение.
«Как Ариэль… только ты явно не к людям пришла, чтобы познать великие и малые страсти пребывания в человечьей  плоти», - размышляет Гилбрайд, пока гостья в нерешительности мнется на пороге.
- Ты тоже не гово-оишь? Как малыши? Тебя пугали? – Стефи тем временем забрасывает зашедшую девушку вопросами, нисколько не стесняясь того, что гостья не успевает ничего пикнуть, а  её подталкивают настойчиво к собравшимся в холле.
Ребенок уже готов усадить  новоявленную «русалочку» и всовывает ей в руки карандаш, продолжая по-хозяйски вещать и при этом погладив незнакомку по локонам. – Касииивые… ты касишь? Не бойся здесь. Угу?
- Она немая, не видишь что ли, -  реплика сотоварища малышки по творческому процессу как режущий скрип пенопласта.
Освальд про себя протягивает: «О, Джим, арбитр ты наш изящества. Весь прямой как доска в свою матушку. Прости, Господи…»
- А у кого-то язык мелет как мельница, да только не муку, - намекнул Оззи пацану о том, что тот болтает явно лишнее. –  Будь добр, Джимми, подними картину и принеси мне, пожалуйста, контур…
Чтобы поскорее  смягчить эффект крапивного ожога от бестактности мальчика, мужчина подходит к чуть оробевшей девушке, кивая на пишущий предмет:
- Хотите попробовать с нами поделать рисунок под витраж? Это не сложно и не требует специальных знаний, даже если Вам никогда не приходилось таким заниматься, - капеллан говорит так, словно доподлинно знает, что отказаться «Ариэль» не сможет, хотя пока ни единого звука не слетело с её уст.
  Но готовность творить выдает незнакомку даже в том, как невольно поддается корпусом вперед она на слово «витраж». Не похоже было, чтобы она привыкла, что её встречают с радушными объятиями, однако, «русалочка» будто поверила, что под защитой Освальда к ней никто не станет цепляться со злыми намерениями. Порыскав взглядом по сторонам, Оззи находит один из своих блокнотов,  подавая его девушке:
- Это ведь нам облегчит беседу, Вы же меня слышите, да?  Мы постараемся Вам  все доступно рассказать и показать. Правда же, Стефи? А, ну, выбери для гостьи бумагу и точилку прихвати. Смотри, здесь же грифель  затупился. Гостье будет неудобно им работать, - отдает  Гилбрайд указание маленькой активистке.
И после наконец-то представляется девушке, специально не произнося вслух, а выводя на странице: «Я – Освальд Гилбрайд. Но дети зовут меня просто Оззи. А твое имя - ..?»

Отредактировано Oswald Gilbride (2014-04-25 01:08:24)