С неба медленно спускается туман.
Прокатывается по холмам и покрывает дороги тонкой, зыбкой ватой белого цвета.
Мне нравится смотреть из окна. На то, как люди прячутся в высокие воротники, натягивают выше, топят руки в глубокие карманы, глубже, чтобы там согреться. Мне нравится смотреть, как изменяется мир вокруг меня. Вокруг меня, не меняющейся уже долгие годы маленькой девочки. Навсегда маленькой.
За моей спиной творится жизнь. Пандора делает уроки, на кухни гремит посуда, клубится дым над плитами. Увы, я не почувствую этого, не услышу ничего в должной мере, как это бы услышали люди, и не смогу подсказать с правильным решением. Мне всё ещё слишком сложно это понимать, тяжело немного быть... такой... невидимой в этом живом, бегающем доме, наполненным звуками и шорохами. А иногда так хочется сорваться с места, и... следом за прохожими, цепляться за их мерзлые руки или поправить выбившийся из-под шапки клок темных волос. Хочется быть настоящей, действия какого-то, но, увы, до Самайна десять дней. Я считала. И чем ближе - тем меньше терпения во мне и, кажется, медленнее течет время.
Туман сменяется ночью, и люди разбегаются по комнатам смотреть свои сны. На время в комнате остаются только двое приведений. Ночь проходит, наступает день, снова ночь, день... Я считаю. Я неустанно считаю, посекундно, по минутам, собираю в часы, от заката до восхода я тороплю время, а за окном моим сменяются туманы.
А однажды с улицы звенит велосипедный колокольчик. На обочине дороги останавливается велосипед, ещё один, второй... Несколько перешептывающихся мальчишек подпирают одной ногой асфальт, придерживая руками качнувшиеся в сторону рогатые рули. Снова тихие перешептывания. В моём сегодня доме почти никого нет. Где-то вдалеке, наслаждаясь вечернем покоем отдыхает хозяин. И только. К кому же пришли эти мальчишки?
Я проскальзываю сквозь стены и оседаю на ступеньках крыльца.
- Здесь никого нет, - говорю я, с любопытством рассматривая странных гостей, издали. Мне хочется лучше слышать, о чем они перешептываются между собой, прислушиваюсь, и в их шуршании еле улавливаю смутные планы на шалость. Скоро Самайн и, может быть, эти ребята присматривают дома для праздничного баловства. Нет, я, конечно,  не против разбросанной по крышам и деревьям туалетной бумаги, гадких пакетов на  пороги и летающих яиц - даже, пожалуй, посодействовала бы... но это подпортит мою репутацию и навряд ли такому будут рады жильцы.
От притаившейся компании отделяется один человек. Высокий мальчишка, уверенно шагает вдоль дорожки к дому, храбрится. Я внимательно слежу за странным мне человеком, чтоб вовремя подгадать тот момент, когда можно встать за его спиной, отрезав путь обратно, тот момент, когда он перешагнет незримую черту, ограничивающую движения моей привязанной к уголькам души.
- Освальд. Это же твоё имя, да? - ловушка захлопнулась. Я знаю, что мне никто не ответит. Меня здесь нет. Но то, что говорят ребята у дороги мне слышно отчетливо. Кто-то назвал это имя.
- И по какому Вы здесь поводу?
Следую попятам. И, кажется, моё присутствие уже становится не таким уж незаметным для человека.
Интересно, что чувствуешь, когда тебя приследует призрак? Холодеющие пальцы, мурашки по коже? Не помню, даже если и знала это когда-то - то уже давно ничего похожего не помню.
Тишина, мальчишки у дороги затаились. А я слежу за взъерошенным петухом волос на затылке мальчишки, отвечающим ветру лекгим подрагиванием.
Мне чертовски хочется поместится в это тело. Угнать на денечек или хотябы на пару часов, притвориться живой... это ведь нормальное желание для духа, верно? И я не сделаю ничего плохого, если украду парочку часов этой жизни. Для меня они имеют большую ценность, чем для него. Только, кажется, за нами всё ещё следят. И следят очень внимательно.
Стук в дверь.
- Я поняла, вы играете в слабо. Верно. Сейчас ты произнесешь что-то странное или что-то странное сделаешь.
Компания сзади оживляется, поднимая волну тихого шепота. "Струсил" - бросает кто-то из мальчишек - и на дверь вместо ответа обрушился уверенны град кулаков.
- А какой будет приз? - смеюсь в стороне, - Или на интерес? Нет, я знаю, Вы у нас искатель интересных впечатлений. У Вас это написано на лбу грозящей проступиться испариной.
Окно у входной двери быстро затягивается морозной пленочкой.
- А хотите историю? Прямо сейчас, хотите стать её частью? Пожалуйста, скажите да. Или не скажите - я молчание тоже приму за согласие.
Леденеющее стекло сразу привлекает внимание моего бесстрашного гостя. Внимательность, как мне нравится это в людях!
- Но... я попрошу плату. Совсем маленькую, это не страшно.
На стекле быстро проступают буквы.
"Поделись своим временем, Освальд".
О, я знаю, это ужасный бред! Тем более что он меня даже не поймет. Но это - единственное, что приходит мне в голову, а мне нужно что-то коротенькое. Мой храбрый собеседник отступает, побелев лицом. В доме громко захлопывается дверь перед носом разбуженного человека, попытавшегося пройти в гостиную - он помешает моей игре, если пройдет дальше. Дверная ручка стучит в его руках, но не поддается, слышу ворчания с его стороны...
- Ну же, пожалуйста, - добавляю, в упор смотря на человека по ту сторону стекла. Человек отшатывается в сторону, дочитав моё сообщение, видимо, а галдеж у дороги набирает силу. Пожалуйста... но стоит мне только почувствовать приближение Сида за спиной - и последняя кроха терпения покидает меня со скоростью вылетающей пробки. Что угодно, Боже, что угодно, - но этого человека я так просто не отпущу.
Мгновенье, я проваливаюсь сквозь стену, проваливаюсь на тепло человеческой крови за тонкой стеной, проваливаюсь и тут же совсем забираю способность стоять на ногах. Гравитация обрушивается на меня и я еле успевая зацепиться за дверной косяк, чтобы совсем не обвалиться на землю.
У него сердце колотится как бешеное, в грудной клетке не хватает дыхания... как же сильно я пугаю людей! Вдыхаю с силой кислород, до колющей боли в легких и выдыхаю, с удовольствием ощущая приятное круженое в голове, тяжесть чужих костей и мышц.
Каждый раз попадание в новое тело походит чем-то на ночь в гостях на чужой кровати - бывает уютно, бывает не очень, и всегда ты отчетливо можешь ощутить, как сильно неприятен или приятен хозяину, если тебе хоть немножечко на это не плевать. Освальд Гилбрайд провалился в черную дыру, выключен как функция, но даже так я чувствую, что слишком надолго удержаться здесь мне не получится.
- Мой в.. - откашливаюсь, от удивления услышать от себя чужой голос, тем более мальчишечий, поворачиваюсь к двери. На крыльце появляется сильно разозленный хозяин, освободившийся от капризов двери сразу же с моим переселением. Конечно же он знает, что дом, в котором он живет, полнит не один барабашка, и порой я его ужасно раздражаю. Белая пленочка воды на моем стекле быстро стаивает, оставляя чистыми окна, я делаю второй глубокий вдох. Не надышаться. Не так-то просто успокоить так перепуганное и так храбрящееся тело.
- Мой визит потерял свою актуальность с полминуты назад, сэр, прошу меня простить и не злиться, - виновато пожимаю чужими плечами, изобразив на мальчишечьем лице доброе простодушие, хотя дыхание моё всё ещё подпрыгивает на каждой букве, выглядит глупо - Хорошего Вам дня?
Поворачиваюсь спиной, не дожидаясь ответа, и удаляюсь к дороге, к "приятелям" человека, с которыми он прибыл к этому дому. С выражением более чем спокойным.

Отредактировано Beatrice Donka (2014-04-15 12:54:47)

Время бежит как вода сквозь мои пальцы. Человек внутри тихо просыпается, пытаясь понять, где находится, что происходит... Крупица его первого страха от понимания или, может быть, ещё не совсем понимания места своего заточения, касается моего сознания, разливается, доставляя странное удовольствие моей душе.
Кто-то внутри просит пощады, стучится на выход.
Я чувствую, как это неправильно, на сколько это против природы, грубо и неестественно, но чувствую это как Человек! и это пьянит меня.
Тихие нотки чужого голоса пробиваются ко мне изнутри, подобно ветерку сквозящему из дальнего, потаенного уголка тела, куда мною заточена душа его обладателя.
- здесь... кто?
Улыбаюсь. Наверное, я никогда не научусь это игнорировать или контролировать в должной мере. Чужое тело - совсем не то, что своё. Чужое, оно полно черных дыр для меня, маленьких кусочков бесконечно огромных пропастей, теснящих мою душу со всех сторон своим присутствием. Я не знаю их глубины, не знаю их содержания, но с каждым вселением чувствую все отчетливее и ярче, будто кто-то подталкивает мне их под руки всякий раз, заставляя принять их, раскрыть, разобраться... но мне страшно.
Эти хрупкие тельца, их жизни, всё их устройство, все их возможности - уникальные создания. Каждый человек - ювелирная работа и мне безумно страшно что-то в ней повредить. Меня пугают собственные возможности, своя сила, возможно, уже слишком большая и старая, чтобы не оставлять за собою следов. Мне уже сто пятьдесят лет, но я никогда не знаю, что случается с людьми после меня.
Делаю большой вдох и опускаю кончик карандаша в воду расстелившегося передо мной паркового озерца. Старая привычка.
Мне нужно совсем немного от этих часов, всё равно совсем не ценящийся живыми, и только самый минимум тех ощущений, которые они могут испытывать каждую секунду. В этом же нет ничего преступного, верно?
Карандаш шуршит по блокноту, оставляет длинные линии грифеля на белой бумаге. От кислорода уже, кажется, кружится голова, а я стелюсь по мокрой траве мальчишечьим телом и вырисовываю на бумаге лицо, отраженное в разбегающейся кругами ряби воды.
- Сколько? - я закрываю глаза, чтоб теперь наконец-то прислушаться - Скажи... время...
Сквозь черноту и красно-желтые блики солнца, проникающего сквозь веки, я могу видеть или, по крайней мере, представить глубоко запертую душу Освальда.
Смутное очертание тени и света - единственное, что остается от хозяина на те не многие часы, когда в его теле хозяйничает посторонний дух.
- от-пус-кай!
Завидное упорство. И тут мне в голову приходит ужасное слово. Одержимость. Становится не по себе... и так сильно хочется заставить эту душу молчать! Заткнуться, захлопнуться вместе с моей просыпающейся совестью, беспокойством и детским, глупым стыдом за то, что я опять не там, где должна быть, где меня могли бы ждать, где я нужнее... Господи, что же я делаю?
Вскакиваю на ноги. Не разбирая, что делать с вдруг ударившим в кровь адреналином (мальчишки, как они вообще с этим живут?), размахиваюсь и с силой зашвыриваю карандаш в озеро. Немного... помогает. Резко ухнуло и заколотилось сердце. Но... что делает этот человек? Освальд, мой тихий закулисный голос. Назначает... встречу?
***
♪ John Ottman - Exploring

- Мм… Мисс, Вас кто сюда пустил?
- Двери.
Звук коротко вырывается на воздух и эхом отражается в медных колоколах святого Джона.
Самайн, этот долгожданный Самайн! Двадцать четыре часа Жизнь с большой буквы, в своём Настоящем теле, видимой. Я забралась, далеко от дома, высоко по крутым лестницам - загнало любопытство. Одна, без мысли о том, чтобы потратить этот день на Дору. Но возможность сбежать - разве не в этом прелесть Самайна для многих таких же, как я?
Сложив руки перед собой в замочек, медленно прохожу вперед, осматривая старое каменное здание башни, большие железные колокола - снизу вверх они кажутся такими... неповоротливыми.
- Ждешь кого-то, да? - остановившись в центре, под самым большим колоколом,  обращаюсь к мальчику, - А зачем ждешь?
Мне правда интересно. Зачем звать приведение на колокольню? Это так... необычно. А, может быть, юный сэр был в бреду и просто не контролировал того, что посылал, и совсем уже ничего не помнит. Но, может быть, во всем этом есть какой-то смысл? Хоть бы самый-самый маленький.
Подхожу к человеку, из-за которого я здесь, со смелым любопытством заглядываю ему в лицо, ища там ответы на мои вопросы, вернее, пытаясь найти и не найдя ничего протягиваю руку для рукопожатия.
- Это довольно странное место для встреч, - улыбаюсь, кивком указывая на маленькую старенькую скамейку, - а ещё здесь немного холодно. Меня зовут Беатричи. Беатричи Кай. А тебя я уже знаю.
Ощутив рукой теплоту руки Оззи, накрываю рукопожатие своей второй ладошкой. Мне это до жути приятно.
- Джордж драйв.

Отредактировано Beatrice Donka (2014-05-07 00:45:27)

- Ооо... - вырывается непроизвольно удивленное, - Всё так ужасно, да?
Человек нелепо соскакивается со скамейки и, набычившись от злости, негодования, испуга, закидывает громкими словами:
- Кто тебя подослал?
- Меня?
- Они там вдоволь нахохотались или как?
- Я не...
- Что тебе еще поручено сделать? Рассказать, что ты – фейри, которая сходит раз в год в Самайн со священного холма и оказывает честь мальчикам с чистым сердцем, одаривая чему-нибудь, или еще какую-то подобную ерунду?
- Сам ерунда! - выкрикиваю громко, подстать громкости мальчишки. Колокольня вздрагивает эхом и я обиженно поджимаю губы. Меня не слышат? Меня не слушаю! И верить совсем не хотят.
После смерти люди должны куда-то попадать. Одни - попадать в рай, другие - в ад, как говорят обычно книги – смутно, но всё одинаково говорят. Жаль только, что это не имеет географических координат. Или, может быть, их только я не знаю.
Иногда мне кажется, что кто-то должен меня отсюда забрать, как забирают ребенка из детского сада большие родители, и увести. Но этого не происходит, и я ищу себе покой в других вещах. Это правда, так я живу, но поверила бы я во всё это, будь я обычным человеком? Существующим на свете лет тринадцать от силы, видящим так мало, не имеющим никаких сверх-способностей для общения с приведениями - одно только любопытство, маленькую ниточку...
В воздухе повисает странное молчание. Я смотрю на взъерошенного мальчишку Освальда испытывающим взглядом,  сложив руки на груди. Я совершенно серьезно, совершенно-совершенно серьезно! А он про какие-то сказки. Обвиняет с порога в странных вещах, а впрочем… чего я ожидала, представляясь полусуществующим нечто,  про которое он и помнит не особо то много подробностей? Нелепо, как нелепо.
На лицо мое пробивается улыбка, которую я неудачно пытаюсь спрятать. Мускул на лице Оззи смешно подернулся, видимо, не решив ещё, в какую эмоцию ему сложиться. Пытаюсь вернуть себе серьезность, но не выходит. Смешок, второй… прячу лицо в руки. У меня никогда не получится молчать добровольно.
- Фейри, да? - смеюсь в голос.
- Я просто сказала, что знаю твоё имя. Не называй меня лгуньей, пожалуйста. Тебя зовут Освальд, любопытный мальчишка - улыбаюсь и снова протягиваю руку, - давай, мне просто хочется поздороваться по-человечески. Или ты так и будешь смотреть на меня как на чудовище?
Никому не нужно знать о моей смерти. Представим ненадолго, что её не было, что я будто бы ничего странного и не говорила. Что всё это - большой странный сон и сегодня утром он кончился, пробивая сознание солнечными лучами реальности сквозь мелкие дырочки в плотной занавеске на коне. Мало ли что говорят маленькие девочки, никому до этого нету дела. Я протягиваю руку. Всё. Я хочу дружить.
- Беатричи. Берта, - напоминаю я уже сказанное, - и у меня очень мало времени, очень!
У меня никогда не было такой цели, доказать, что я - приведение. Я вообще предпочитала забывать об этом в Самайн, хотя бы в Самайн, особенно в Самайн. Ведь именно в этот маленький день это казалось таким простым на земле занятием! Представьте только, когда каждое движение, каждый порыв ветра на коже, каждый щекочущий ухо шорох - событие; каждое проявление этого мира, даже простая дорога от дома вверх по течению холма - событие! И всё какое-то большое, невероятное, яркое-яркое!.. Это заставляет забыть всё что угодно: прошлый день, прошлый год, даже смерть. Хотя, мне кажется, так совсем не у всех. Но я не знаю, не понимаю, кем нужно быть, чтобы это не чувствовать.
У меня никогда не было цели доказать кому-то, что я - приведения. Но порой я ставила людей в такие ситуации, в которые совершенно никак нельзя подумать по-другому и даже не замечала этого. Бессознательно, просто так получалось. Я сделала это и сейчас, обогнув колокольню вдоль всей стены, остановившись посередине и совершенно уверенно заявив, что собираюсь добраться выше. На крышу. Посмотреть на город сверху - какая ведь разница, в конце концов, в какой географической точке этой планеты мне сейчас мерзнуть, если уж мерзнуть. Я позвала мальчишку с собой. Не из каприза, а из-за предчувствия чего-то большого и впечатляющего. Чего, разумеется, мне будет не достаточно, если я буду одна. Я позвала и, сама того не заметив, практически поставила Оззи перед фактом: ты либо веришь мне, хотя бы немножко но веришь - либо добровольно оставляешь воодушевившуюся девятилетнюю девочку самой себе на крыше Святого Джона. Последнее, разумеется, я и сама никак не могла допустить, ни-за-что. Я назвала его заочно другом, как бы между словом, для удобства, и отправилась считать перемены в городе со времен моей жизни, по пальцам с высоты птичьего полета. Места для пауз и возражений у меня не предусматривалось, да, я очень много говорю – у меня очень мало на это времени.

Отредактировано Beatrice Donka (2014-05-27 22:54:17)