Самайн. Став взрослым человек Франсис перестала любить этот день, потому, что он как не что другое напоминает ей о том, что она не такая как все. Еще куда не шло каждый день встречаться с призраками, или просыпаться от шорохов или хлопанья внезапно открывшегося окна. Она привыкла к тому, что для нее жизнь в собственной квартире это маленькая битва. Парой она находит общий язык с призраком который живет у нее в доме, но парой заблудшая душа переходит все границы ранее установленного перемирья. Но вот Самайн, она не любит. По большей части от того, что ее долгом является уходить ночью в башню где отовсюду тянет сквозняками, иногда капает на голову дождь и проводить всю ночь старинные обряды, которые должны как-то помочь душам умерших людей. Как бы она не любила это дело, каждый год Тейлор отправляется вместе со всеми медиумами города к башне.
Она медленно шла по холму. Впереди нее кто кучками, а кто поодиночке медиумы держа в руках различные травы и другие предметы, так же держали курс на церквушку которая стояла на холме. Даже в темноте было хорошо видно ее очертания. Единственное, что нравилось в этой и подобных ночах Франсис, так это сам путь к церкви. Ей нравилось ступать своими ботинками по земле которая была пропитана неизведанной  силой, ей нравилось держать в руках связку цветов или трав которые она собирала летом и засушила именно для этого дня, ей нравилось чувствовать по бокам присутствие медиумов, иногда ей казалось, что она чувствует их силу, как будто они делятся ею друг с другом. Прохладный ветерок развивал ее волосы и неприятно касался ее шеи. Франсис поправила шарфик в надежде, что он согреет ее, но она сделала большую ошибку, когда так легко оделась. Но зато в этот раз она не забыла прихватить с собой фонарик. В прошлом году, когда она спускалась с горы после молитв, было хоть и раннее утро но была очень пасмурно и темно, на кануне шел дождь и девушка поскользнулась и рухнула прямо в грязь. К сожалению, пришлось идти почти через весь город в грязной и мокрой одежде. На следующий же день она пошла в магазин и купила большой дорогой фонарик в котором можно регулировать дальность освещения.
«Кто бы мог подумать, что в этом году придет медиумов больше чем в прошлом, - она повернулась назад и увидела, что несколько мам, взяли с собой подросток, которые видимо, унаследовали дар от мамочек, - ничего себе, у нас новобранцы», она закатила глаза и слегка засмеялась. Но улыбка с ее лица пропала моментально, как только снова повеял холодный ветер, и она заметила вдалеке фигуру, которая смотрела на толпу поднимающихся медиумов. «Кто-то пришел раньше нас» - пронеслось у нее в голове. Но она даже представить не могла, что эта фигура, не человеческая.

внешний вид

She sought death on a queen-sized bed
And he had said darling your looks can kill,
So now you’re dead (с)

Для Дейрдре Самайн был главным днем в году. Намного важнее глупых праздников вроде дня рождения и Рождества, и тем более хэллоуина. Это жалкое подобие ужаса вовсе раздражало Дей, выводило ее из себя. Больше всего поражали люди, всерьез считающие, что в хэллоуин просыпается "нечисть", выходит на улицы и правит бал. "Глупые, глупые людишки, сидите по домам и ешьте свои конфеты, не лезьте в чужие дела..." Иначе дело обстояло с Самайном. При этом слове по телу Дейрдре пробегала мелкая и от того более ощутимая дрожь. Это была смесь страха и интереса, ужаса и радости, нечто невообразимое, сочетающее в себе все противоположности этого мира. "И загробного, его тоже..." И вот этот день настал... Дейрдре старалась успеть за эти сутки как можно больше, но путешествие неизменно начиналось со старой церкви. Как только стрелка перевалила за полночь, Дей почувствовала это - они пришли, обрели плоть. Каждый год в этот день Гластонбери напоминал кровавую баню, боялись все без исключения, ведь нельзя знать наперед что захочет сделать существо, так долго копившее в себе обиду на весь мир живых.
Дей распустила волосы, оставив их спокойно спадающими на плечи. Для нее приготовление к походу в церковь больше напоминало ритуал, нежели простые сборы. В этот раз она надела легкое платье сливового цвета достающее до самого пола и, неизменно, провела холодными пальцами по шее. Рука почувствовала сталь - фамильный медальон был на Дей, она старалась не расставаться с ним, особенно в Самайн.
Дорога до церкви была короткой, гостиница Мейфейр располагалась как раз неподалеку. Женщины-медиумы из этого старого рода будто бы специально выбрали такое место. Прихватив с собой небольшую сумку, в которой лежали важные детали ночи - свечи, кое какие травы и прочее, Дей выскользнула за дверь, оглядываясь по сторонам, ожидая в любую секунду встретить непрошеных гостей. На этот случай Дейдре имела при себе кое что еще. Нет, не травы и не свечи, все достаточно прозаично - это был небольшой пистолет, его в свое время купила еще бабушка Дей. Слава богам, воспользоваться им пока не приходилось. Но кто знает, что будет дальше?...
Дейдре шла уверенно, будто зная на этой дороге каждую яму и каждый камень. Так и было, ведь Дей начала ходить в старую церковь на Самайн когда была еще совсем ребенком. Ее способности раскрылись в 13, а уже в 15 лет она стояла рядом с бабушкой у этого старинного, могучего здания, обладающего такой дикой энергией, что звенело в ушах. "Бабушка..." Она заменила Дейрдре всех - мать, отца, друзей. Она была и учителем для Дейрдре, рассказала обо всем, что могло пригодиться медиуму. Она уверенно провела свою внучку через первый испуг от познания своих способностей к полному владению своими эмоциями. Сейчас Дейрдре 30 лет, она стала взрослой женщиной, но все равно каждый раз, когда она вспоминала бабушку, эту высокую, статную женщину с белыми волосами, ей хотелось рыдать - так не хватало близкого человека.
Впереди мелькали огоньки - медиумы уже собирались у церкви. На лице Дей появилась расслабленная улыбка. "Я дома, я со своими..." Она медленно шла через небольшие скопления людей, кивая знакомым в знак приветствия. В этом году народу было значительно больше, чем обычно. Видимо медиумы решили постепенно возвращаться к истокам, посвящаясь в таинство древних ритуалов.
- У тебя тоже плохое предчувствие? - где-то поблизости раздался знакомый голос. Дей широко улыбнулась, подойдя к Венди со спины. Она слегка склонилась над ухом знакомой и прошептала:
- И правильно, ведь я уже здесь... - Венди резко обернулась, а Дей только рассмеялась и приобняла знакомую. В Самайн Мейфейр становилась сама не своя - в этот день она как никогда чувствовала потребность в единении с другими медиумами. "Вместе мы - сила" - говорила она сама себе. Отстранившись от Венди, Дей обняла другую девушку, стоявшую тут же - Франсис. Именно с этими двумя Дей общалась лучше всего и сейчас она как никогда радовалась тому, что встретила их двоих в одном месте.
- Должна сказать, я очень взволнована... Хотя такое у меня бывает каждый год, - она нервно поправила складки на платье, стараясь хоть чем-то занять руки. Народ, судя по расслабленным разговорам, пока не собирался продвигаться к церкви, а вот Дейрдре уже не терпелось снова прикоснуться к старым стенам.
- Может пойдем вперед, будем первыми в этом году? - она улыбнулась и кивнула головой в сторону старого входа в церковь. Слегка прищурив глаза из-за темноты, Дей вгляделась в зияющий чернотой проход. На секунду ей показалось, что кто-то уже прошмыгнул внутрь, а может это все игра воображения? Стиснув руки в кулак, Дей все же сдвинулась с места.
- Пойдемте...

Каково призраку обрести плоть в ночь Самайна?
Холодно, в плане температуры тела или непривычно, с точки зрения ощущений.
Второе. Вероятней второе. 
(Для прогрессивного большинства призраков воскрешение было подобно официальному костюму в день примерки: отлично сидит, ощущения пребывания в нем самые что ни на есть комфортные. К тому же, как долго ты искал нужный размер и фасон!).
От перемены агрегатного состояния тела Итана сумма причин ненавидеть всех, кто не верит в призраков, не меняется.  В его случае под абстрактным словом «все» скрывалась вполне конкретная личность. Взрослая. Уверенная. Раскрепощенная. Не верившая в предрассудки прошлого.
(И когда-нибудь это неверие стремительней ракеты прилетит ей в лицо)
Было бы в сто раз лучше провернуть такой фокус: стать на день человеком, устроить знатный погром в собственном доме (обстановку гостиной почти не узнать, её следовало уничтожить первой), показаться уже повзрослевшей Маккензи на глаза, произнести в лицо несколько воодушевляющих фраз в духе: «Ну, и кто, в конечном счете, выиграл?» и, дождавшись истечения Самайна, вернуться на свое место в доме, продолжая сводить с ума живущую под одной крышей с Лиллард и Кэвиллом яснослышащую.
Которая без ума от Коэна, уж Итан-то ведал. Не может человек, обладающий даром слышать акустические колебания с того света, не иметь уважения к памяти еще живущего поэта и музыканта.
Истерика юной госпожи Лиллард, нервный срыв их сожительницы-яснослышащей, масштабные разрушения, — чего еще не хватает в этом списке?
Наступление Самайна настигло Итана во время очередного хождения по мучительно скрипящим доскам чердака. Он привычным жестом хотел (якобы) небрежно скинуть с лестницы, ведущей на этаж, дорогую вазу. В знак добрососедства, ничего личного. Во имя исполнения замысла Кэвилл произвел необходимые манипуляции с предметом искусства, и хотел было удовлетворенно вздохнуть —  и сам не заметил, как пал лицом вниз, не дойдя до этажа всего четыре ступеньки.
— Больно. — Удивленно выдохнул Итан. Голос, делающий первые шаги, звучал как из испорченного динамика. Из носа тонким ручейком потекла теплая жидкость.
Насморк?
Кровь. Жидкость темно-красного цвета. Жидкость, которая отсутствовала на теле Итана в день его смерти, но которой отчего-то суждено было ознаменовать его приход в мир живых.
Снова.
О Самайне Кэвилл слышал, и не раз. Множество древних книг прошло через его руки в момент написания стихов  и рассказов о призраках. Некоторые экземпляры очень хотелось украсть, сохранить лишь для себя, удалить подальше от глаз дилетантов, но мать была бы против такого поступка. Расстроить ее сейчас означало бы поставить крест на всех этических принципах, вбитых в голову с отцовскими гвоздями и моральных нормах, впитанных с молоком матери.
Медиумам капитально не повезет иметь с собой литературу. Рукописные издания Итан конфискует в первую очередь, — а там уж пусть выкручиваются сами. Тогда и станет понятно, на что годна их собственная память.
Добраться на своих двоих до пункта сбора всех желающих провести древний обряд поклонения богам?
Итан тоже когда-то хотел жить долго и счастливо — отец поставил на этом жирный крест.
(Время сделать эту традицию семейной).
Получив возможность распоряжаться своими конечностями в более практическом ключе, Итан набросал краткую записку для Маккензи. Для пущей убедительности и во имя подтверждения авторства, Кэвилл пришпилил лист, вырванный из пыльной тетради.
«Бесконечная череда смертей и воскрешений…
Я пришел. Здравствуй.
Et cetera»
С битьем стекол решено было повременить. Группа медиумов, читающая заклинания и ставившая под угрозу план мести Итана отцу, была сейчас гораздо важнее.
Опаснее она была.
Итан не был отличником по физической подготовке и бегал довольно паршиво, но наличие мотивации удивительным образом сказывается на моторных навыках. Расстояние, отделявшее его от конечного пункта, было преодолено быстрее ожидаемого — и перед глазами Кэвила-младшего открывается удивительная, пугающая простых смертных, экзотичная в каком-то смысле картина, осознаваемая фрагментарно: медиумы, длинная цепочка людей, огни.
Ненависть не вскипела в груди, ладони не сжались в кулаки, не заскрипели зубы.
Ну, идут себе, традиционно, ну и что?
Желание оказаться в старой церкви первым жгло грудь в области сердца, Итану хотелось опередить медиумов. До отчаяния, до битья головой о стену. И он побежал так быстро, как никогда не бежал до этого. Впереди маячил отголосок другой усопшей души.
И до него во что бы то ни стало, нужно добраться первым.