Кэтлин вышла из дома наперевес с бутылкой вина и пакетиком каких-то конфет, едва часы пробили полночь. Она точно знала куда идет, этот день у нее всегда расписан буквально по минутам. Единственный день в году, когда она по-настоящему существует, когда она есть, когда она может вырваться из этого ненавистного дома. Всего двадцать четыре часа , а нужно успеть так много прежде, чем снова уйти в забвение на целый год. Так много всего почувствовать, чтоб не сойти с ума. Обычно она начинала с какого-нибудь людного места  или пугала прислугу и родственников в доме. Ингрем никогда особенно не жаловала компании, была скорее одиночкой, хотя в высшее общество всегда умело вписывалась (ладно, она была настоящим хамелеоном, что с того), но когда в течение года твой единственный собеседник ты сам, волей неволей начнешь тянуться хоть к какому живому общению. Будь то выпивки в тавернах, барах, ярмарки, городские праздники, да даже просто случайный секс с незнакомцем. Раньше она так и делала, возможно, так начинают все молодые призраки, ищут наиболее простых вариантов близости с живыми, но это не прельщало Кэтлин уже достаточное количество лет.  Тогда, до смерти, она просто не любила большинство людей, считая их мелочными, напыщенными и совершенно пустыми. Теперь пустая она.  Ей нечего дать миру, кроме шума на чердаке, да битых ваз и зеркал. Ее нет, а люди есть, настоящие, дышащие и она ненавидит их всех, потому что у них есть то, чего так жаждет она. Кэтлин всегда хотела жить, а уж в век, когда женщина не собственность своей семьи, она особенно желала снова быть человеком и быть им не один день в году, а всегда.
-Давай, захлебнись в жалости к себе, это ведь так действенно и решит любые твои проблемы. – сама себя отчитала, сама на себя разозлилась, зачем-то пнула ничем не повинный камень, почувствовала боль в пальцах левой ноги и улыбнулась, лицо сразу просветлело, не останавливаясь, через боль, пошагала еще быстрее к намеченному месту. Нет, это не мазохизм или еще какое-то отклонение, наоборот, это желание быть как все. Порыв холодного ветра заставил ее поежиться, но холод сейчас был особенно приятен , ведь она могла его почувствовать. Она подтянула повыше рукав курточки и завороженно наблюдала, как кожа покрывается мурашками. Со стороны такую персону можно принять за сумасшедшую, одна, в ночи, бред по обочине дороги, да еще и с бутылкой, но ей уже давно было плевать на мнение людей. Это когда-то давно, когда она еще была жива, ее волновало, что будут говорить в обществе, а сейчас ей приятно, когда о ней и вовсе хоть кто-то заговорит.
Утес. Самое спокойное и уединенное место в эти сутки. Место,  куда Кэтлин приходила каждый год, хотя бы на пару минут. Именно здесь она в полной мере ощущала себя живой. Ветер, бьющий волосами по лицу и одновременно ласкающий кожу. Запах воды, который приносил этот ветер. И ощущение собственной хрупкости, человечности, когда становишься на самый край и смотришь вниз. Приход на утес – самый любимый ее момент в этом дне, каким бы красочным он не случался, а уж красок хватает, если ищешь их как умалишенный.
Она стояла на краю и всматривалась в черноту под собой. Сегодня желание ступить в никуда было особенно сильным. Она где-то слышала, что если умереть второй раз в праздник Самайна, ты исчезнешь навсегда. И иногда Кэтлин хотела этого, просто сдаться и уйти, пусть подобная слабость и не в ее характере. Но кто время от времени не дает слабины? У всех случаются  моменты, которыми после не гордятся. Останавливал страх, банальный страх . А что там за чертой? Оттуда ведь никто не приходил и не говорил, что все хорошо, пойдем с нами, у нас счастье и жизнь. Вдруг если уйти, то уйти насовсем? В небытие.
Блондинка мотнула головой, будто отгораживаясь от подобных мыслей. Нет, она хотела жить ни где-то там в волшебной стране, о которой никому ничего неизвестно, а здесь, в этом городе, может даже в ненавистном доме, если он снова станет только ее.