#2 I don’t know how I found that dead body….
На ярмарке случилось нечто ужасающее – радость вдруг сменилась паникой и тревогой – городская полиция подтвердила, что в центре Гластонбери было найдено два тела. Родители тут же покинули празднество вместе со своими детьми, многие взрослые тоже поспешили добраться до дома, только любопытная молодежь и работники правоохранительных органов остались в эпицентре событий.
Но ужас, поразивший их, не шел в сравнение с тем, что ощутили двое молодых людей, настроенных уединиться и весело провести время близ реки. Это произошло около получаса до того, как жуткая новость была сообщена всем горожанам. Они направлялись к берегу, беззаботные и счастливые, они устроились на траве, но уже через пару мгновений раздался крик страха и отчаяния – один из них заметил, как течением выбросило на берег бездыханное тело. Им нужно было придти в себя, сообщить об этом полиции, да и просто понять, что же произошло… Но разве самый первый пункт этого алгоритма легок?
Участники: (2)
Ocean Quinn
Seamus McLagen
мини-квест #2 I don’t know how I found that dead body….
Сообщений 1 страница 8 из 8
Поделиться12014-02-26 17:56:05
- die! die! die!
- Зарегистрирован: 2014-01-23
- Приглашений: 0
- Сообщений: 339
- Уважение: +139
- Провел на форуме:
4 дня 9 часов - Последний визит:
2016-01-21 16:35:32
Поделиться22014-02-26 19:01:48
— Дорогие радиослушатели, сегодняшним вечером самое время вспомнить все свои прошлые грешки. Вот ты. Расскажи мне, МакЛаген, как человек, проведший за свою жизнь в эфире ровно два литра Daniels, восемь пинт дешевого Heineken и несчетное количество выкуренных сигарет, за рекламу марки которых нам не заплатили: ты сам-то веришь в старые легенды про Самайн?
Сегодня они большие смеялись в прямом эфире, споря друг с другом, потерпит ли последний альбом Kaiser Cheifs крах из-за пиратских торрентов или же все обойдется только пугающим "мы потеряли 0,03% прибыли из-за ваших интернетов" в исполнении Стюарта Бакстера.
Хоть лично менеджера Kaiser Cheifs Куинн и не знал, но он был свято уверен, что Бакстер тот еще сноб. Это он активно доказывал МакЛагену даже тогда, когда в эфире остались только кавер-версии молодых ребят на старые-добрые кельтские мотивы, поставленные в честь праздничного дня до самого утра. И только подумать. Есть же талантливая молодежь, черпающая вдохновение из фолка. Жаль, что в этот вечер их старания оценят немногое — семейные вылазки, они занимают больше времени у людей, нежели семейное прослушивание нормальной музыки...
— О-о-отведи меня на бейсбол, о-о-отведи меня на бейсбол! — басит низкий мужской голос. Ему бы не помешало проверить, какую школу танцев окончил медведь, поплясавший на его ушах.
— Сэмми, смотри какая лошадка! Выбей ее мне в тире! — сопливо, романтично, абсолютно неприятно. Не тот женский голос, который хотелось бы услышать, покидая помещение студии с благозвучным битом в эфирных наушниках.
Следующий квартал не лучше:
— А потом этот идиот мне такой говорит: "да я твой Манчестер Юнайтед...", и я ему ка-а-ак пропишу...
— Вы как разговариваете, молодой человек, тут дети!Неплохая попытка защитить детей от этих громко кричащих мордастых ребят. Но, увы, у этой курицы-наседки не так много шансов остаться не обсмеянной после своих нравоучений голосом старушки Тэтчер. Кстати о ней. Вот на фоне графити "The Witch Is Dead" рыжий веснушчатый мальчик заводит свою шарманку:
— Мама-мама! Я хочу мороженое!— Сэмми, ну, давай зайдем в Tesco, хочу шоколадку! — что? Опять эта парочка нагнала? Да они весьма шустрые двое. Наверняка, не только в ходьбе. Судя по размеру груди блондинки — не только. Здравствуй, Гласто и очередное безумие ярмарочного сезона. Только будь добр, не замечай двоих парней, вознамерившихся просто тихо, трезво и спокойно подавить головную боль.
Множество голосов звучат сиреной, вызывающей мигрень прямо в голову. Только упомянутый ранее Heineken может разбавить скуку в такой вечер. Ярмарка, дешевые воздушные шарики для неудачников-растяп, сладкая вата для толстых мальчиков в водолазках болотного цвета, и просто коронный номер всего этого безумия — парочки с детьми в этих отвратительных кардиганах из семейных каталогов "сэкономь на всей семье строго и дешево". Мамаша, вашей дочке уже почти 18, она хочет выглядеть так же дерзко, как Суки Уотерхаус, и гулять с плохими парнями, чтобы на утро хвастаться своим подружкам "мой новый друг прокатил меня на мопеде, а потом мы зашли к нему на горячий кофе".
Все это мозолило глаз, раздражало после тихой студии. Единственным человеком, на чью болтовню у Куинн выработался иммунитет, был и остается Шеймус МакЛаген. На секунду могло бы показаться, что диджей, выбежавший несколько минут назад из студии в непривычно бурный поток жизни городка, очень удивлен, даже захвачен происходящим вокруг него. Но нет. Это могло только показаться.
— Начало нового года, почитание мертвых. О чем мы говорим в прямом эфире? — с иронией проговорил Оушен, не зная, как лучше показать свой колкий интерес к затронутой теме. — Только подумай. Говорить о кельтской чепухе в прямом эфире? О, да пусть дублинский филиал bbc разглагольствует на эти темы за свои зарплаты. А я уверен, что вторая часть с "кейзерами" была куда интереснее, чем вся эта галиматья.
Оушен говорил недостаточно громко, чтобы его не услышали проходящие мимо, но и не так тихо, чтобы до Шеймуса не дошли его слова. Направляющиеся на празднование навряд ли бросятся на них с просьбой дать автограф, но Оушен просто не хотел, чтобы кто-то подслушивал их разговор.
Самым идеальным решением было отправиться после эфира от старого здания станции именно в сторону берега реки, подальше от шумного действа в центре города. Путь не очень далекий. Минут 15 пешим шагом без лишней спешки — и они уже будут на месте. А пока можно вдохнуть полной грудью. Удушающая прокуренная атмосфера студии не шла в сравнение с холодным бодрящим диким воздухом. Может не такое уж и отвратительное решение? В конце концов, нагуляться они успеют всегда. Да и уже нагулялись на год вперед несколько месяцев назад...
Отредактировано Ocean Quinn (2014-02-26 22:20:13)
Поделиться32014-02-26 20:34:56
Если клопами пахнет меньше, тарой для пива является бутылка, а не пресловутая кружка из паба, и скорость появления бычков в пепельнице могла бы посоревноваться с болидом Red Bull RB10 — значит, Шеймус и Оушен находятся в студии Glastonbury Rock Chronicles. И вероятность того, что они именно в прямом эфире, равняется девяносто девяти процентам. Своеобразная арифметика, помогавшая держать ум в трезвости, а язык — в подвешенном состоянии.
— Ты же прекрасно знаешь мою революционную натуру, Куинн! Не зря же, именно ты помогал мне опустошать винные погреба. Так вот, она [натура] верит только тем, кто способен оценить весь богатейший background за одним коротеньким словом mob. Так что, по моему мнению, наилучшим ответом на твой вопрос станет следующая песня от вдохновляющих Kaiser Chiefs, из их альбома Yours Truly, Angry Mob...
Складывалось такое впечатление, что Самайан был везде. И даже за крепкими железными дверями и табличкой "On The Air" было не скрыться от всеобщего празднования. Безусловно, в этом не было вины самих радио-ведущих. В том нужно было винить условия контракта, в котором обговаривалось, что первую половину эфирного времени следовало посвящать интересам большинства населения города Гластонбэри.
Долбанные рейтинги. Неужели, директору было так сложно понять, что "большинство населения" яро ненавидит все упоминания о рок-музыке [дружно скажем "thank you very much" неадекватным фанатам Glastonbury Festival] и всегда переключает их радио-волну на Business FM или советы, как правильно посадить редис, чтобы выросла морковь?
Хотя, наверняка, это было единственным, что когда-либо понимал их директор. И именно по этой причине, им приходилось вливать в себя литры кофейного [и не только] нектара и болтать про повседневную жизнь захолустного городка. Как минимум сегодня не было новостей в стиле 'у одного из фермеров сбежала коза', зато проскальзывало: 'до восстания мертвых осталось пять часов'. И это, честно признаться, нервировало.
В эфире, наконец, послышались знакомые гитарные рифы. Можно было откинуться в кресле, зажечь сигарету м сложить ноги на кофейный столик. Большой палец в сторону компаньона и усталая усмешка c налетом сарказма прилагаются.
There are many things that I know I could do
If I'd only have wanted to, such as create
The perfect soulmate everyone would admire
On this creation surely I could retire
Если Шеймуса так раздражал Самайн, пока он находился в стенах студии, то можно было бы легко представить уровень его ненависти к данному карнавалу за её пределами. Честно говоря, он никогда не любил многолюдных мероприятий, тематика которых была далека от музыки в той же степени, что и горе-скрипач, обнаруженный сразу за углом. Даже с бутылкой пива мимо мамаши с дитем не пройдешь — сожжет взглядом похлеще всякой ведьмы. Так и хотелось сказать: 'что ж ты тогда на ярмарку вышла, милая, если прекрасно знаешь — народу только повод дай!'.
— До сих пор не могу поверить, что из праздника уборки урожая и зверского забивания скота могли сделать такой маскарад, — Шеймус закатил глаза, разминая зубами фильтр сигареты и чувствуя горьковатый привкус смолы на кончике языка. — Пережитки прошлого, которые следовало бы оставить в покое. И не превращать в попсовое увеселение древние традиции.
Шеймус мог бы показаться снобом в данный момент, но он действительно не понимал сакрального смысла всего происходящего. Было ясно, как день, что ярмарка и другие мероприятия были лишь данью капиталистическому обществу и кошелькам торговцев. И никак не сохранением национальных традиций.
— По крайней мере, республиканский BBC делает это за достойную заработную плату. Надо бы напомнить об этом кое-кому в скором времени. Иначе, моим коронным блюдом будет суп из клопов, — щепотка негативных эмоций напоследок, и можно было приступить к реабилитации и релаксации. Тем более, шум празднования постепенно угасал за спиной, прямо пропорционально забирая боль из разламывающихся висков. То, что ноющее ощущение под коркой мозга могло быть обязано возникновением сигаретам и алкоголю, было опущенным фактом. Во всем была виновата людская глупость и их склонность к опошлению всего, к чему прикасались их руки.
Пейзаж города менялся с каждым шагом, и когда стало понятно, что вся честная братия полисменов находятся в центре городка, Шеймус вынул из кармана своей кожаной куртки очередную бутылку Heiniken. Боже, благодари спонсоров за распространение рыночного товара в качестве оплаты за рекламу в эфире.
Поделиться42014-02-26 21:54:49
Сказать честно, расхождений во мнениях после вынужденной "жилищной случки" у Оушена с Шеймусом не возникало. Бывали редкие исключения, но рабочие моменты всегда подвергались с их стороны жесткой критике. Обычно все ограничивалось недовольным 'и они еще хотят, чтобы мы вели эфиры в трезвом состоянии' или 'да кто такой ваш Ирвин?/найдите других дураков, которые будут работать на вашего Ирвина'. "Вашим Ирвином" был человек лет 55, тот самый старик со старой сморщенной кожей, покрытой возрастными пятнами, от чего один только взгляд на него вызывал отвращение, он был бы прекрасным начальником, если бы в юности не насмотрелся сериалов о плохих боссах и не пытался бы каждый раз вставить палки в колеса молодым ведущим, которых, собственно говоря, сам же просил прийти на эту работу. Но вытравить этих двоих у него все равно не получалось, так что все ограничивалось жирным 'DENIED' на каждом заявлении о повышении заработной платы.
— Притормози, ковбой, кто знает, может того, от кого зависит твоя зарплата, сегодня по ошибке приняли за свинью и принесли в жертву в честь праздника, — Оушен сделал страшные глаза, как бы говоря, что за распространение этой секретной информации его друга ждет такая же участь, какая ждала и главное финансовое лицо Glastonbury Radio Chronicles.
Разумеется, старика Ирвина никто не убивал, но черный юмор молодых борзых сотрудников должен был найти свой выход хотя бы в таких кровожадных шутках. Рано или поздно ты начнешь жалеть о том, что в молодости говорил грубые вещи с бесстрашием в глазах и самодовольством в звонком голосе. Но это будет позже. Хотя есть такие события, которые переворачивают твою жизнь довольно кардинально за ультракороткий срок...
«Например, присутствие бутылки пива у твоего друга и отсутствие таковой у тебя,» — мрачно подумал Куинн и стрельнул глазами в сторону по-воровски озиравшегося МакЛагена. — «Как ребенок. Заметет полиция и отправит в 24 года к матери? Ну-ну. За распитие спиртных напитков вне общественного места. Бедовая голова ты, МакЛаген, а ведь вроде уже должен научиться соображать, а не только жевать жвачку...»
От негативных мыслей, несправедливо набросившихся ни с того ни с сего на блондиноголовую тушу Шеймуса, отвлекала только природа. Все же в Англии она чертовски хороша в любое время года, как бы сами англичане часто не сотрясали котелками на головах и зонтами в руках, мол, погода отвратительная. Это, пожалуй, единственный минус, который может заметить человек, выросший на этом маленьком острове. Даже почти голые ветки деревьев, царапающие бледное небо, не могут не подкинуть в голову мелодии и обрывки текстов, пусть даже не своих, пусть даже когда-то кем-то написанных...
— Я все думаю об этой белиберде в эфире, — Куинн оживился от умиротворенной меланхолии собственного бунтарского сознания только тогда, когда они с Шеймусом свернули к узкой тропинке, уходящей через жухлую примятую траву к устью журчащей реки, — Вот есть гейс, эта гребанная клятва, которую нельзя нарушать, иначе всё, конец и тебе, и процветанию твоей империи в один единственный день календаря... Что, простите, господа кельты? Представь, что ты король. Король Оленей. Тебя больше никуда не возьмут. Так вот. И что? ты должен давать гейс есть только траву круглый год, чтобы остаться в живых и не умереть в один единственный день? Да ты помрешь в первый же месяц...
При последних словах Куинн заметил, что теряет внимание товарища и щелкнул пальцами перед его носом, лениво опускаясь на потерявшую яркий цвет траву. Он быстро попытался достать сигареты и зажигалку из кармана кожаной куртки, пока Шеймус еще не перебил его мысль. Былого облегчения от слегка горчащего привкуса табака не было. Было только желание побольше разобраться с этой странной вещью, которую им пришлось упомянуть в эфире. Она все никак не шла из головы. Ирландский запрет-табу. Так называемый "гейс". Мол, для обывателя после нарушения табу следует кара в виде сверхъестественного наказания в святой день, день мертвых, на Самайн. Вроде бы чушь из бабушкиного сундука, а все равно поджилки леденеют при одной только мысли, под каким страхом жили бедняги-ирландцы и выполняли всякие глупые вещи. Так один король поклялся быть при каждом постельном процессе своего сына и быть свидетелем всего того, что происходит в постели принца. Видать, от того так много и пили ирландцы. Нервы нужны стальные, чтобы терпеть своих родственничков 24 часа в сутки.
— Я тебе говорю, у ирландцев точно был гейс, только не такой, как нам говорят, мол, «и лежал на ирландцах гейс подходить туда всем сразу, а на Бресе гейс пить то, что там надоили». Точно было проще. Элементарно, Шеймус: «и лежал на ирландцах и Бресе гейс: пить», — Куинн задумчиво выдохнул табачный дым и удобнее расположился на траве, лениво прикрыв глаза. Наконец-то можно было насладиться тишиной отвратительно громкого дня.
И не то, чтобы Kaiser Chiefs внесли много бита, и не то, чтобы люди на улицах не имели права на празднование абсолютно не своего профессионального праздника, просто Гластонбери слишком спокойно дышал в обычное время, слишком спокойно двигался, когда на календаре не было праздников. А тут, в один единственный день, он вдруг вспомнил, что «хэй-хэй есть повод для веселья». Это выбивало из привычного ритма жизни, когда ты — один из единственных в этом городе, кто позволяет себе распитие спиртных напитков в таком количестве. Это выбивало из ритма, когда ты имеешь какое-то отношение к слову "праздник", а не все эти люди-продавцы-курьеры-молочники. Какая-то детская несправедливость кусала совесть за пятку, намекая на то, что можно в полной мере в свои двадцать четыре обидится на весь этот окружающий мир с его странными перепадами от точки "минимум движения" до точки "максимум радости".
Отредактировано Ocean Quinn (2014-02-26 22:14:01)
Поделиться52014-02-26 23:04:45
Пренебрежительное отношение к начальству было неотъемлемой частью сплоченного рабочего коллектива. По крайней мере, если судить по опыту работы МакЛагена. Легкая ненависть к Ирвису, приправленная жесткими шутками, являлась темой, возникающей после каждого эфира между Оушеном и Шеймусом. Причем, при обсуждении не стоило бояться того, что твой собеседник окажется подхалимом, в худшем случае, стукачом. Рабочий коллектив на радио, по личному мнению молодого человека, состоял только из двух человек: его самого и лучшего друга. Остальные не особо старались прикладывать усилия к трудовой деятельности. И иногда возникала мысль, что они находятся в данном заведении только из-за пропусков за кулисы местного фестиваля. И то, что он проводился всего лишь раз в году, не играло никакого значения. В данном городке редко шла речь о "фанатизме в деле", скорее "как выжить и где добыть лишний фунт".
— Как будто до него есть дело кому-то из горожан. Скорее, он нажрется за одним прилавком до треска сюртука по швам. И лопнет, напоследок сыграв достоверный косплей Винни Пуха пенсионного возраста.
Меланхолично поддержал шутку друга Шеймус и сделал крупный глоток из бутылки, на секунду прикрыв глаза. Пили они много, и вкусовые качества очередной 'амброзии', по идее, должны были уже стать тривиальностью. И своего рода рефлексом. Действительно, обожженный вчера кофейным напитком язык попытался встретить холодное пиво с достоинством, но не смог этого сделать. МакЛаген же списал это на марку алкоголя: родной Гиннесс никогда не подводил.
Было приятно сосредотачиваться на простых вещах и убеждать себя в интересе к ним, когда вокруг тебя происходила плохая пародия на классический норманнский эпос. Или кельтское нравоучение.
Честно говоря, кельтские предания, рассказываемые в детстве Аластером МакЛагеном [дедушкой Шеймуса], всегда будоражили ирландскую кровь до плотного натяжения артерий под кожей, и это невозможно было взять под контроль. Наверняка, генетики объясняли данный "феномен" обычной последовательностью формул и уравнений, законами Менделя и прочим. Но Шеймус никогда не пытался вникнуть в эту науку, как и не старался найти корни подобного явления в культуре. Просто принимал за аксиому свою принадлежность к кельтам в общем и ирландцам в частности. Хотя это не мешало проникаться собственной историей. Довольно странно было сочетать увлечения битниками 60х годов и историей Британских Островов. Но, в конце концов, если хорошо пошарить в мозгах МакЛагена палкой психотерапевта там ещё и не такие хобби можно было найти.
Он внимательно слушал друга, который явно был настроен на выплеск эмоций и критики собственного эфирного текста. Оушену всегда нужно было давать время остыть, высказаться после очередного выкрутаса начальства. Поэтому Эйм даже не думал вставлять и слова в очередной словесный водопад, хотя с некоторыми моментами в речи друга согласен не был.
Мерным шагом они постепенно приближались к берегу реки, и плавное течение мыслей не хотело двигаться в сторону восстановления исторической несправедливости. В голове уже вставали образы тонкой ряби на воде, пальцы могли ощущать шершавость осенней травы, а до обоняния доходил сырой запах осеннего ветра. Ещё бы дождь.
— Мы не можем, в полной мере, рассуждать о законах наших предков не потому, что мы — "нерадивые сосунки". Только по той причине, что мы никогда не узнаем истинных мотивов того или иного действия, — Шеймус лег на траву, подкладывая под затылок собственную сумку-планшет и устроился, как можно удобнее. — Что нам, к примеру, известно о связи между первыми кельтскими племенами? Или о тех же самых кельтиберах, отношения к друг другу которых остается загадкой для истории и по сей день. Тем более, письменных памятников островных языков не сохранилось, и ставится под вопрос их изначальное существование, а доверять континентальному кельтиберскому, или — Боже, упаси — готскому... В общем, я не уверен, что хочу верить в кристальную достоверность ирландских саг, которые были записаны со слов...
Не успел Шеймус закончить свою "минутку умничества", как его расфокусированное зрение заметило не совсем естественную рябь на воде. Будто бревно медленно сплавлялось вниз по реке. Он слегка приподнял голову, чтобы проследить за ним взглядом, и...
— Оушен...
Отредактировано Seamus McLagen (2014-02-26 23:11:36)
Поделиться62014-02-27 00:17:17
Что не говори об умственных способностях пропитого, проколотого, нерадивого Шеймуса, МакЛаген отличался высоким уровнем развития. Его семья занималась его воспитанием довольно жестко, но продуктивно. Так что каждый раз, когда МакЛаген заводил умные разговоры, Куинн всегда настораживал свой слух и внимательно слушал все те книжные вырезки, которые цитировало дитя католиков. В эту секунду его высокий, но вместе с тем глубокий голос отлично гармонировал с тихим шепотом ветра, с шелестом постаревших листьев, запутавшихся в собственных координатах на середине пути, с кристально звенящим журчанием воды... И тут...
Фирменная интонация Шеймуса МакЛагена #1.
Он говорил так всегда, когда случалось нечто ужасное. Он делал так каждый раз. Его голос становился тише. Взволнованнее. Обычно это происходило посреди особо важных переговоров. Стоило только Куинн закрыть глаза, как тихое "Оушен" работало эффективнее любой сирены полицаев. Этот умный, вкрадчивый и обычно не особо раздражающий голос вдруг наполнялся несвойственными ему эмоциями: страхом чего-то и осознанием собственной вины за то, что этот страх сейчас придется испытать и Оушену.
Будь то разборки в старшей школе с парнями из местного технического колледжа:
— Ты же не хочешь сказать, что те парни имели в виду, что на стрелку с тобой должен пойти еще и я?
— Оушен...
Или же очередной "сюрприз" для бедной миссис МакЛаген:
— Только не говори мне, что твоя мама знает, что ты сбежал со мной.
— Оушен...
Даже дела сердечные пострадали от этого тихого непримечательного слова:
— Кристи же не знает, что вчера я был с Эли?
— Оушен...
Куинн не спешил открывать глаза. Эти воспоминания в голове вызывали даже ухмылку. Какие у них могут быть проблемы? Разве что возможен вариант того, что их босс невероятным образом оказался сейчас здесь, на берегу реки, а не как по прогнозам Шеймуса в очередном пабе. Но было в этот раз в интонации МакЛагена что-то непохожее на его обычный "страх". Страх быть немного помятым, поруганным и провинившимся явно не играл здесь главной роли. Более того, сейчас даже Оушену за этой не по-доброму звенящей тишиной все эти былые разборки показались далеким и беззаботным детством.
Он негромко усмехнулся. Глухой звук его голоса не смог разорвать напряжения повисшего в воздухе. Куинн открыл глаза и приподнялся на локтях, подмяв жухлую траву под кожаные рукава. На языке вертелось какое-нибудь грубое ругательство в адрес МакЛагена: тот вновь пробовал свои паршивые актерские способности, пялясь куда-то в сторону воды с выражением лица человека увидевшего нечто ужасное. Куинн скептично вскинул брови, закусил губу, и нехотя перевел взгляд в ту сторону, куда было обращено внимание затихшего спикера.
— Что за...
Он не смог договорить: довольно быстро понял, что светловолосые молодые спортсменки в такое время года и суток по рекам не плавают. Только рука чуть дрогнула, когда расфокусированный взгляд наконец-то смог составить полную картину происходящего. Это не одна из тех ситуаций, где мгновения реакция нужна для того, что спасти твою жизнь. Это другая ситуация, но требует она не меньшей собранности. Бешеный пульс. Сердцебиение, выбивающее буквально грудную клетку. Ты еще толком не можешь сказать, что происходит. Но твоя интуиция и рациональное понимание уже работают в связке. И исход ясен: тебе отсюда никуда не деться, тебе с этим ничего не сделать, хоть и отношения к происходящему ты не имеешь. Полнейшая беспомощность и застывшее выражение лица. Волна холода от низа живота до кончиков пальцев, рассыпающаяся на мелкие брызги, уходящие мурашками по коже. Паника. Или что-то вроде нее. Что-то хуже. Ужаснее. На какой-то момент все вокруг действительно проваливается в глухой мир. Ты не слышишь ничего, кроме тихого, буквально загробного бурчания воды. Она будто поет, зовет, таким недобрым мотивом из фильмов ужасов. Ты можешь поклясться, что ты видел мертвенно белую кисть руки сквозь холодную прозрачную воду. Твое тело начинает жить быстрее, будто старается отогнать от тебя самого, возможно, так близко бродящую и просто плохо прицелившуюся смерть. И пока твое тело пульсирует, внутри в панике горит жизнь, именно в этот момент, будто по издевке, медленно плывущее по реке безжизненное тело относит именно к берегу, где сидите вы. В абсолютном шоке. И с одной только мыслью. Только не с нами. Просто ущипнуть себя. Проснуться. И никогда больше не закрывать глаз, чтобы не переживать снова этот момент. Никогда не спать, чтобы никогда не видеть кошмаров в городе, решившем устроить себе праздник за все грехи...
Тонкий птичий свист. Тихое дыхание справа от тебя. Частичка тепла в одурманенном холодом пространстве. Мир начинает снова оживать после маленькой комы, придуманной тобой же. И вот уже возвращается шелест листвы, какие-то отдаленные отзвуки городского праздника, шорохи и отзвуки природы, восстанавливающей краски после шока. Там, в городе, за чертой шокированной природы, точно есть полиция. Но. Никогда и ничего не рассказывай полиции. Мысли путаются. Только взгляд как застыл под каким-то, мать его, кельтским проклятием, так и остается на прежнем месте. Руки дрожат. И лишь сейчас чувствуешь боль от ожога сигареты, примятой ладонью секунд десять назад.
Куинн одернул руку, отводя взгляд от того, что показалось МакЛагену бревном. Всего в шагах пяти от них. Какая иронии. И этот издевающийся шелест речных перемерзших волн, будь они прокляты. Сохранять спокойствие. Сохранять спокойствие. Сохранять... Он никогда не попадал в такие ситуации. Но сейчас был уверен, что тут уже помочь было совершенно точно нечем. Что может быть плохого в воде, кажется, так думал он? Мысль в панике забилась о границы сознания. Думай. Думай. Соображай. Секунд двадцать превратились в непереносимую вечность, выход из которой нужно было найти за несколько мгновений. Он не мог. С одной стороны, Куинн осознавал все то, во что они ввязались в этот раз. Они. С другой - это все было в его сознании, все это ненужное сейчас понимании. В его сознании. В реальности же он даже не мог пошевелить обожженной рукой, чтобы проверить ее работоспособность...
Нервная усмешка снова попробовала разрушить молчание и вновь потерпела неудачу. Способность Куинна отражать что-либо, вероятно, отключилась еще в тот момент, когда он открыл глаза после оклика друга. Полное оцепенение. И никакого отражения реальности. Одно слово "тело" в голове. С припиской "мертвое". Такое же мертвое, как и тишина вокруг них. И снова исчезающее пространство. Он уже имел дело со смертью. И ему абсолютно не хотелось смотреть на нее взглядом живого человека. Ему абсолютно не хотелось видеть со стороны чье-то бездыханное тело, видеть, чувствовать этот страх, испытывать что-либо, какие-либо эмоции. Действовать. В конце концов, он не хотел и не мог действовать. Оцепенение. Полное оцепенение. И никакого отражения реальности. Одно слово "тело" в голове. С припиской "мертвое". Такое же мертвое, как и тишина вокруг них.
— Проверь... — прошептал он, не узнавая собственного голоса, стеклянными глазами продолжая смотреть куда-то мимо "плавчихи". Куда-то в речную гладь.
Отредактировано Ocean Quinn (2014-02-27 00:18:59)
Поделиться72014-02-27 07:12:29
Отличаясь особой внимательностью к происходящим вокруг вещам, Шеймус оказывался первым, кто замечал необычные вещи, намного чаще, чем его витающий в перьевых облаках друг. Наверное, это было только к лучшему: несколько секунд на оценку ситуации и придумывание правильной её подачи оказывались в запасе, как нельзя кстати. Большинство вещей решалось последовательностью логических цепочек и небольшой дозой скепсиса. Ключевое слово — большинство. Те самые случаи, в решении которых уже был опыт, и можно было сравнить вторгающиеся в жизнь события с конкретными образцами из прошлого. Необязательно из своего собственного. До двенадцати лет МакЛаген был тем ещё книжным червем, даже вспоминать смешно, что тогда особо тяжким преступлением считалось украсть книгу из библиотеки дедушки, спрятаться под одеяло с фонариком и открывать для себя поражающие воображение истории (ред. - усиленно тренировать скепсис по отношению к современной жизни).
Так вот, в этом самом запасе жизненного опыта сейчас не находилось ни одной похожей ситуации. Мозг, ещё намеревающийся сохранять остатки здравого смысла, отказывался подчиняться телу, которое отчаянной пульсацией крови в висках, будто азбукой Морзе, молило о побеге. Окружающая обстановка теперь казалась идеальной декорацией к одному из старых фильмов ужаса, где благоговейный страх на лицах людей был правдив в той же степени, что и морское чудище, сделанное из паралона, пластика и водолаза. Пальцы сжимались вокруг горлышка бутылки, в горле медленно пересыхало. И МакЛаген был уверен: попробуй он сейчас произнести хоть звук, он бы напомнил исполнителя блюза или джаза.
И почему в школе учат, как вести себя при захвате здания террористами, но не рассказывают о порядке действий при обнаружении мертвого тела, когда у тебя ни свидетелей, ни даже нормального психического состояния, чтобы трезво оценить ситуацию? Может, что-то похожее рассказывают в университете, в который, по примеру Керуака и всех "вождей" битничества, хотел поступать МакЛаген? Нужно было всё-таки попробовать пройти конкурс. Только ради дисциплины или факультатива "Обеспечь себе алиби".
— Проверь...
И почему вся ответственность сейчас складывалась на плечи Шеймуса? Обладающий логикой — не значит, самый здравомыслящий. На несколько мгновений он закрыл глаза и сосредоточился на импульсах собственного тела. Необходимо было освободить его из-под гнета первобытного инстинкта самосохранения. Глубокий вдох, и он встряхивает шевелюрой волос. Пряди захлестали по щекам, и небольшая волна воздуха помогла переосмыслить ситуацию.
Он распахнул глаза. Ничего не изменилось. Не срабатывало в детстве ("Что если, я сейчас загадаю желание, открою глаза и передо мной будет стоять новая гитара?"), не сработало это и сейчас. Наивный Шеймус МакЛаген, не верящий в Самайн как современный праздник, сталкивается с самыми непонятными его последствиями. Это место посещалось этими двоими не достаточно регулярно, хотя и редкостью их появление здесь не было. Но труп перед ними всплыл впервые, будто насмешка: "Ребята, вы не верите в Самайн? Сейчас пощекочем Вам нервы! Поверите и в Бога, и в черта".
Шеймус всё-таки поднялся с земли, но направляться в сторону реки не спешил. Прищурив взгляд и зажигая сигарету, он вглядывался в тело девушки, пытаясь уловить признаки жизни с её стороны. Хотя уже прекрасно понимал, что занимается абсолютно бесполезным делом. У неё не было характерных признаков утопленника (курсы первой медицинской помощи, которые посещались с завидной регулярностью из-за симпатичного медбрата, всё-таки не прошли даром) — пены у рта и носа не наблюдалось, кожу шеи не разрывали набухшие артерии, оттенок лица лишь отдаленно походил на синий. Безусловно, МакЛаген никогда не получал профессию судмедэксперта, но его логика подсказывала ему, что девушка умерла до того, как оказалась в воде. "Торчвуд" отдыхает — пронеслась в голове шальная мысль.
— Отпечатки. Следы ботинок. Нет свидетелей.
Он искал любую отговорку, чтобы не приближаться к телу. Что-то подсказывало ему, что мертвая девушка могла вполне стать катализатором к не самой радостной истории, которая будет продолжаться достаточно долгое время. И в этой истории будут и кабинеты следователей, и многочасовые разговоры, и подозрение. Страх, осуждение, проблемы с законодательством, заключение в следственный изолятор, тюремное заключение... В мыслях искусно обрисовывалась картина светлого будущего, и желание спасти собственную шкуру вновь захватило власть над движениями. Шеймус сделал шаг назад.
— Оушен... — хрипло сорвалась с языка. — Она мертва.
Что хотел сказать этим Шеймус было загадкой даже для него самого. Преследовал ли он цель, убедить лучшего друга в опрометчивости его "проверь"? Сейчас не стоит предпринимать никаких действий. Сейчас не время играть в рыцарей Круглого Стола. Сейчас нужно просто вернуться в город, и анонимно заявить о найденном трупе девушки. Анонимно. Ну и сволочь же ты конченная, Шеймус МакЛаген. Неужели, ты не думаешь о возможной вероятности того, что у девушки всё же есть шансы на спасение? Нет.
Внутренний диалог завершился одним коротким словом. И оно предопределило все последующие действия.
Шеймус забирает бутылку с травы, растирая носком ботинка пепел в траве. Он садится на корточки перед другом, который оцепенело смотрит в пустоту, и с прищуром смотрит на парня, пытаясь оценить обстановку. Шлепок рукой прилетает прямо в щеку Квинну, и та же самая рука стальной хваткой сжимается на плече молодого человека.
— Уходим.
Отредактировано Seamus McLagen (2014-02-27 07:18:28)
Поделиться82014-02-27 19:43:29
Ее можно было уже хорошо разглядеть. Разглядеть подробно каждую черту лица, если только приподняться еще немного и сделать один шаг вперед. В ней не было этого уродства обычного утопленника: распухшие от холодной воды конечности или мертвенные пятна по распластанному телу. Эта девушка будто и умерла какой-то собранной смертью, будто бы знала, что ее тело рано или поздно прибьет к берегу. К тому самому, где будут они, абсолютно не готовые к встрече с чем-то, что может заставить их забрать все слова о смерти и жизни назад. Мурашки пробежались по телу от одной только этой мысли. У нее были странные слишком светлые волосы прокрашенные голубой краской, расслабленное выражение аккуратного лица без следов побоев. Все же он надеялся, что еще немного и она встанет со звонким смехом, прокричит что-то по-детски задиристое, вроде "поверили?" или "вот вы два олуха!". Это бы очень пошло ей. Такой странной. И мертвой. Но нет. Слова Шеймуса говорили об обратном. И они полностью разрушали иллюзию какой-то красивой смерти около этого тела, которая точно не могла быть мистификацией. Это была грубая жизнь. Грубая и жестокая, где утопленница точно не откроет глаза и не отвесит поклон шокированной публике за хорошо сыгранную роль.
«Она мертва,» — зацикленным эхом в голове звучал голос МакЛагена. Заевшая пленка. Она мертва. Она мертва. Мертва. Она. Она мертва. Нужны доказательства, Куинн? Можешь сам встать и проверить, если хватит смелости убедиться в том, что люди бывают мертвыми. Насмешка над собственным сознанием. — «Остановиться. Не сойти с ума. Она мертва.»
Звонкая пощечина прямо по лицу. Глухая боль режет по щеке. Оушен тряхнул головой. Холодный ветер неприятно подгонял его решения, забираясь под куртку и прокуренную футболку, пока Шеймус пытался привести друга в чувства. Слепую покорность неожиданно сменила вспышка возмущения и ярости. То ли из-за удара по лицу, то ли из-за сказанного МакЛагеном. Парень резким и грубым движением схватил Шеймуса за руку, заставив того отшатнуться немного назад. Теперь из-за плеча отклонившегося Шеймуса можно было увидеть босые бледные ноги девушки в промокшем светлом платье.
— Уходим? Ты спятил? — зашипел он, готовый в ответ ударить МакЛагена по лицу. Что-то вспорхнуло с ветки липы над головой и исчезло из поля зрения.
Темные глаза Куинна недовольно впились в светлый взгляд смотрящих на него глаз. Легкая вспышка осознания мелькнула в его сознании, и он качнул головой, попытавшись медленно поднять на ноги и не смотреть в сторону тела. Но не смог. Превозмогая пульсирующий в висках ужас, он все же вновь глянул на это лицо. Сердце сжалось. Сквозь панику и страх проскальзывало что-то похожее на угрызение совести и жалость. Прикрыть глаза. Ровно на пару секунд. И снова открыть их, чтобы прийти в норму и протянуть руку Шеймусу, чтобы тот смог быстрее подняться.
— Нужно добраться до города, — голос стал постепенно возвращать себе силу и собранность, как и сам его владелец, оглядывающийся по сторонам в поисках возможных нежелательных свидетелей. Люди слишком подвержены панике. На себе проверено. Никто не поверит. Их проблемы с полицией из-за наркотиков не так давно были доведены до стадии апогея. Если они доложат о находке, как добропорядочные граждане, какому-нибудь констеблю полиции, им просто никто не поверит. Им никогда никто не верит. Особенно, в полиции. — Там позвонить с аппарата, сказать, что... Что в районе... на берегу Брю... Найдено тело молодой девушки и... Там уже делать ноги...
Он с трудом выдавливал из себя каждое слово холодным голосом, полным отвращением к самому себе. Ему было тошно от собственной трусости пару минут назад. Было отвратительно и сейчас от того, что он просто не может сказать полиции этого города о том, что они попали в очередную западню. Было противно от того, что по отношению к умершей девушке он может мыслить только мелкими мирскими страхами: быть арестованным, быть допрошенным, быть виноватым в том, что он ни в чем не виноват. Но Оушен ничего не мог с этим сделать. Он бросил быстрый взгляд на тело девушки, качнул головой, и мрачная мысль мелькнула в голове:
«Прости.»
После чего он сделал шаг назад, потянув на себя Шеймуса за руку, и, отпустив его, развернулся, убрав дрожащие руки в карманы джинс. Нужно было уходить. И уходить быстро. Без лишних пауз и заморочек. Рекорд по попаданию в неловкие истории сегодня был побит. Такого с ними еще никогда не случалось.
