На небе собирались тучи, постепенно затягивая серым покрывалом голубую гладь. Автомобиль остановился напротив дома Кенни, несколько каменных ступеней, заветная дверь. Ещё немного и её жизнь изменится, она стояла на пороге, удерживая чемодан, так и норовивший соскользнуть со ступеней вниз. Легкое волнение, стук в дверь, она с легкостью могла представить себе лицо Кенни, родные черты, приятный низкий голос и объятия. Скай была уверена, что встреча с подругой развеет все страхи и опасения, забудется суматоха последних дней. Укоризненный взгляд матери до сих пор стоял перед её мысленным взором, заставляя поежиться. Она переступила с ноги на ногу, сомнения вновь вернулись к ней. Правильно ли она поступила, что уехала из дома? А если мать была права? Вдруг всё вернется? Она ведь забросила психолога, ей надоели ежедневные нравоучения, от снисходительного взгляда брата хотелось скрыться подальше, но она стойко выдерживала всё, стараясь доказать, что она такая же как все и ничем не хуже. И почему семья стала для неё маленьким адом? Всего лишь из-за детского нервного срыва? Какая глупость. Какая чудовищная несправедливость. Ну уж нет, Скарлетт Грирсон так просто не сдастся! Она смело постучала в дверь, что бы её не ожидало в будущем, оно безусловно будет лучше, ярче и интереснее прошлого. Взгляд скользнул по зданию, выхватывая отдельные фрагменты "мозаики", зашторенные окна, фасад серого камня с незначительными светлыми вкраплениями. Как часто она прибегала сюда в школьные годы, сердце наполнилось воспоминаниями и предвкушением чего-то хорошего.
- Кенни! - стоило двери отвориться, Скай не удержалась и первой обняла подругу. Позади что-то протестующе застучало и затихло, завершив свой протест глухим ударом о тротуар. - Ой, кажется, мы его потеряли! - радостно констатировала Скай, обернувшись назад, возле последней ступеньки лежал её многострадальный чемодан. На серую ткань упала первая дождевая капля, потом ещё одна и ещё, украшая материю незатейливым рисунком в темно-серый горошек.
Скай по привычке подставила дождю раскрытую ладонь, поймав несколько капель, обернулась к подруге, словно говоря "посмотри, какая чудесная погода". Она была готова радоваться любой погоде, даже танцевать под дождем. Быть может это безумие, но ей действительно захотелось снять туфли и босиком покружиться, подставляя лицо и руки теплым каплям, летящим с неба. Даже чемодан утратил её внимание, мысли девушки занимало счастье, охватившее её от осознания свободы, от близости Кенни, от простого дождя. Она взяла подругу за руку, но поймав её взгляд, лишь улыбнулась.
- Я даже представить себе не могла, что мне будет так хорошо, - не удержалась она, мысли старательно прорывались, путали и бросали в водоворот волшебного вечера, который не мог испортить даже мокрый чемодан. - Кенни, я... я просто в восторге и если бы не ты... Правда, я не знаю сколько бы выдержала ещё. Ты себе не представляешь даже, как я счастлива! - она порывисто обняла подругу, прижав Кенни к себе, поцеловала в щеку и сбежала вниз по ступеням к чемодану, до сих пор ожидавшему её.
Всё было словно во сне, Кенни, дождь и долгожданная свобода от нравоучений матери, выдержанного молчания отца и его коротких ничего не значащих реплик, и безусловно от шумной влюбленной парочки, коей являлся её старший брат со своей невестой.
Вместе с чемоданом они неплохо смотрелись в холле дома Кенни, словно два мокрых котенка, которых взяли из жалости и умиления. Впрочем, нет, они мало походили на бездомных котят, уж слишком радостное выражение лица было у Скай, а чемодан... ну что чемодан, он был чуть темнее, нежели обычно.

Отредактировано Scarlett Grierson (2014-02-26 13:11:47)

— I am so afraid that I listen to you…
Никто не услышит его голоса, который за много-много недель превратился в хриплое подобие себя прежнего: свежего, бодрого, полного жизненной силы. Никто не спросит, откуда в его голове взялись слова, которых вслух почти никто не произносит — Коэна традиционно  куда приятней читать про себя, чем ублажать им собственные уши. Где та женщина, что в шутку ругала непослушного сына за громкую декламацию и нарушение общественного порядка по ночам?
Ответ слишком очевиден для того, чтобы произносить его вслух.
Слишком глух. Скуп. Незначителен.
— your sun glassed protectors they do that to you. — Сегодня солнца в Гланстонбери не случилось и строчка про солнцезащитные очки (о, этот тонкий юмор, игра слов — защита от солнца с помощью очков) вырвалась сама. По-хорошему, любую песню следует исполнять сначала, а не брать последнюю строфу. Но это «по-хорошему», а Итан после смерти сам определяет правила, по которым будет жить.
Наверное, это и есть «взросление».
Если фразу про страх Итан произнес едва тихо, словно боясь потревожить ныне живущих, то сейчас он произнес «your sun…» почти зло. Черты лица на мгновение заострились от горечи — не по причине потерянной возможности сбежать  в Лондон под аккомпанемент накрапывающего дождя, нет.
Голос создает акустические вибрации, которые не достигают уха тех, кто в призраков не верит. Бесполезно повышать тон, бить посуду и предметы мебели.
Глаза — внимательные, грустные — видят то, что Итану не нравится.
Не нравится, не может понравиться.
Посторонний.
Снова.
Из наблюдательного пункта видно немного, но недостаток картинки компенсируется обилием звуков. С улицы слышен смех, громкие риторические восклицания, слова о радости и счастье вольной жизни. Голос звучит совсем молодо. Итан весь обратился в слух.
Он практически не заметил выходящую навстречу незнакомке Маккензи, не услышал ее шагов. Обычно Итан точно знал, сколько раз она ступала по полу, сложенному из досок, которые не она стелила; что предпочитала подавать на стол в качестве первого блюда; каким было ее первое слово, произнесенное в пыльной тиши утренних коридоров. А сегодня вдруг взял — и перестал считать, отмечать, анализировать.
Над городом сгущаются тучи. Небеса разразились дождем.
Первый сигнал к отступлению дан.
Скрестив руки, Кэвилл, пребывая некоторое время в молчании, наблюдал окончание сцены приветствия двух (очевидно?) близких подруг. Взаимное уважение, радость от встречи с тем, кого давно не видел — для Итана это были понятия из прошлой жизни. К которой он ни за что не вернулся бы, даже если бы смог.
Холод стены отлично тушил вскипающую в юной нематериальной груди ненависть.
На слова о мести Итан закатил глаза и не смог сдержать досадного стона. Воспоследовал удар кулаком в оконное стекло.
Поостерегся бы лучше.
Сейчас он закатывает глаза.
Еще полчаса — и он начнет закатывать истерики.
— Эта женщина решительно ничего не понимает в мести.  — глухо пробормотал Итан, продолжая смотреть на спину Маккензи и думая  о том, как прекрасно смотрелся бы между седьмым и восьмым позвонком смотрелся бы нож, всаженный по самую рукоять. И продолжил нараспев читать строчки: — It's their ways to detain, their ways to disgrace,
their knee in your balls and their fist in your face.