childhood.
Маленькие девочки могут совсем не взрослеть.
--
story about us. | names. |
PENNY DREADFUL |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » PENNY DREADFUL » ДОРОГА ДОМОЙ » childhood
childhood.
Маленькие девочки могут совсем не взрослеть.
--
story about us. | names. |
Скидываю туфельки и с разбега покоряю Эверест.
Отсюда, сверху, мне видно огромное море, полное огромных синих китов, кровожадных акул и непроходимых рифов - полный суровых испытаний целый темно-темно синий мир. Над моим миром лес, могучие кроны деревьев, скребущихся в небо и гибкие травинки поющих пальмочек, качающихся вдоль одиноких, забрызганных водой островков.
Но, внимание, слева по борту!
Встаю на цыпочки, всем телом облокачиваюсь на деревянную поручень горбатого Эвереста.
- Карамба! Сердится небо, поднимается шторм! Маленький бумажный флот, подхваченный неведомой силой, выплывает из недр великой пещеры и на всех парах несется прямо на айсберги!
Это Буря!
Грозными синими волнами, набирающими силу с каждой роковой секундой, жестоко бьет по его бумажным бокам, его накрывает, крутит, выкручивает, разворачивает боком, другим...
Свистать всех наверх! Держаться вместе, ни одна крыса не покинет это судно до моего приказания!
Сбегаю с мостика и вбегаю в ледяной потом по колено, чтобы вытащить накренившийся бумажный кораблик из тощей речушки. От меня с громким гаканьем в разные стороны разлетаются утки, разбивая воду крыльями на капли.
Сегодня Самайн. И маленькая девочка с красивым именем Беатричи становится человеком и обретает способность сбежать из дома на Джордж драйв. Мои домашние ещё не проснулись, и я, оставив Доновану удовольствие самому разбудить Пандору, удираю на несколько часов в ближний парк. Здесь хорошо, всегда в меру людно и совсем не далеко от меня.
Не знаю, чьё бумажное творение в моих руках, но газета уже слишком намокла, чтоб продолжать плыть дальше. Холодные ручейки сбегают по моим пальцам от грязно-черного в размытых чернилах дна корабля.
На верхушке-шапочке сидит маленький красный муравей. Предлагаю ему свою руку для побега с безнадежного судна. И отпускаю могучий флот тонуть дальше в синей океанской пучине.
Каждый вечер происходило примерно одно и то же. Доброе утро-пора завтракать -учеба - почитать- почитать- поужинать- сон. Но это в будни, а в выходной совсем все по-другому. Особенное time приходит ближе к вечеру, когда солнце еще не село, но собирается; когда ты в ожидании понедельника ищешь уединения и покоя, когда закрываешь глаза и видишь Космос. Несколько часов назад, я шел по парку, ища, где бы пообедать. В руках был томик Сэй Сенагон, я выглядывал нелюдное место. У меня на такие места со временем выработался нюх. Определяешь навскидку, снаружи, вздыхаешь и понимаешь: вот оно, тут. Силуэты деревьев и сумерки разрешают чуть поддаться романтике. Позволить себе наслаждаться жизнью и не задумываться о суете, которая творится в самом городе.
В этот день солнце не слепило ,и я быстро погрузился то ли в чтение, то ли в сон, я сам не мог понять. С небольшого озера доносился ветерок, где-то недалеко , как я понял, были девушки, ибо их визиг смешивались с криками речных чаек. Что тогда заставило меня поднять голову, я никогда не пойму. Остановившись на повествовании о весенней Японии, я поднял голову и облизнул губы. Я не мог отвести взгляд от лица той девочки, которая шла по мощеной дорожке. Ее лицо показалось знакомым. Я протянул руку, как будто пытаясь дотронуться до всего этого великолепия, маленьких деталей, которые раньше не видел, но вовремя опомнился, и сделал единственное, что способен был сделать на расстоянии, окликнуть ее. Ощущение такое, будто из-под ног выдернули всю землю, а ты остался на месте. Все внутри подпрыгнуло, и рука плавно зашла на заднюю поверхность шеи, я потер затылок.
Поднявшись, я пошел за ребенком, вглядываясь в ее спину, пытаясь понять, кем она может быть. Ступал я тяжело, не скрывая своего присутствия, наоборот, делал все возможное, чтобы незнакомка обернулась. Не знаю, как это с людьми происходит. Я тоже плачу за квартиру, мне нужно пить, есть, курить, покупать ботинки, носки и всю эту хрень. Как и любому другому, мне надо питаться, читать, необходимы неощутимые мелочи. Вроде женщин. Когда все на крючке и нет ни просвета, об этом даже не думаешь, потому что тебя ведет та, кого ты еще даже не знаешь, но уже доверился, ради которой готов встать на четвереньки и смотреть преданными глазами. Она повернулась, села и закрыла глаза , а я замер с ее именем на губах.
- Бити?- в голове у меня возникли тысячи картинок за раз. Это наш детский смех и походы за грибами в лес. Ее теплая ладошка и обещания вернуться ко мне, мальчику десяти лет, следующей осенью.
Я совершенно не чувствовал себя иначе. Но знал, что довольно скоро это на меня подействует, как на того, кого быстро поднимают с глубин океана. Как на попугая, который после жизни в клетке осмелился вылететь наружу. Это как выстрел в небеса. Мои небеса?
- Go tell Aunt Rhody,
Go tell Aunt Rhody,
Go tell Aunt Rhody
The old gray goose is dead.*
Мне не хватает зонтика.
Маленького такого солнечного зонтика, бумажного, украшенного рюшем по краю, перекинутого через прече и пялящего в небо одинокий деревянный черенок. Очень жаль, что сейчас их не делают и это уже не модно. Наверное, стоит однажды мне наведаться в антикварную лавочку какую-нибудь. Может быть, через год? Или два, на следующий Самайн или послеследующий.
- The one she's been saving
To make a feather bed.**
Я прибавляю шаг и сворачиваю на мощеную дорожку. В одной моей руке туфельки на тонких ремешках, в другой - муравей. Мне нравится этот дружочек. Говорят, они сильно кусаются, а этот - нет. Он - мой спасеныш, сегодня мы будем дружить. Я хочу показать его Сиду. Хотя я не знаю, честно говоря, откуда у меня в голове взялась эта мысль, но я её исполню.
- She died in the mill pond,
She died in the mill pond...
За спиной я оставляю мокрую дорожку из следов босых пяток девятилетней девочки. И иногда мне хочется спросить себя "малыш, неужели ты совсем-совсем никогда не хочешь вырати?", но этот вопрос застревает во мне, не находя выхода звуком, и я убегаю в другие мысли. На самом деле мне страшно подумать об этом. Хочу ли я нормальной жизни? Не знаю. Не хотелось ли мне когда-нибудь постареть? Я - Бити Кай Донка, мне 158 лет, и один раз в год я могу оставлять за собой дорожку мокрых следов девятилетней девочки, погибшей когда-то в пожаре. Для меня это - праздник, и я не хочу задумываться на такие грустные темы.
- She died in the mill pond
From standing on her head.***
- Бити?
Я плюхаюсь на скамейки и удивленно оборачиваюсь на звук, взявшийся откуда-то из-за моей спины человеческим голосом.
- Привет.
Понятия не имею, кто ты, странный дядя, назвавший меня по имени, но такое моё имя знают только мои друзья. Я поднимаю глаза на звук. Передо мно стоит высокий мужчина, наверное, ровесник где-то моей Пандоры, с каким-то грустным лицом, каким-то немного странным взглядом и хорошими, голубыми глазами.
- А почему это я вас не помню, а вы меня знаете? - улыбаюсь я, не скрывая своего удивления, и протягиваю руку для рукопожатия.
________________________________________
*Поди скажи тёте Роди,
Скажи тёте Роди,
Скажи тёте Роди –
Гусыня серая мертва.
**Та, что берегла она,
На подушку из пера.
***Скончалась в запруде,
Скончалась в запруде,
Скончалась в запруде,
Поникла голова.
(Go Tell Aunt Rhody, Folk Songs)
Ее глупый вопрос сбил Макгрегора с толку. Он не мог понять, как она не может помнить мальчика, с которым она долгое время играла в прятки, бегала, а потом исчезала на целый год. Жители Гластонбери были наслышаны о призраках, один даже обитал в на ферме Хитча, поэтому он не удивился, пришедшей в его голову мысли: девчонка- призрак. Сегодня был Самайн, поэтому она такая счастливая бежала, радуясь, свободе, свету, которого, он был уверен, ей не хватало в ее доме- тюрьме. Макгрегор провел пальцами по ее тонким и мягким волосам.
- Ты меня знаешь и помнишь. Просто ты не взрослеешь, а я расту. Я Макгрегор. Помнишь? Мы искали страну фей и гномов?- негромко произнес он, понимая, что если бы кто-то подслушивал их разговор, то подумал, что мужчина сошел с ума и тащит в пучину безумия за собой и девочку.
Он пожал ее маленькую ручку, ощущая тепло тела ребенка. Хитч знал, что призраки обретают это тепло только, когда оживают. Были времена, когда ему досталась на ночь одна такая девушка. На утро она пропала из постели, оставив на одеяле ярко красное нижнее белье. Макгрегор тряхнул головой, чтоб отогнать от себя глупые мысли.
- Хочешь мороженное?- улыбнулся он и достал из кармана несколько монеток. Он перебрал их в своих пальцах. - Как твоя жизнь? Твои дела? У кого ты живешь?
Ему хотелось узнать о ней все факты, но открываться маленькой леди желания у Хитча совсем не было. Она не догадывалась, как скатилась жизнь маленького Макгрегора, который десяток лет назад мечтал о том, чтобы стать пиратом и грабить богатые корабли, спасать красивых принцесс. Он давно уже не спасал принцесс, а лишь грабил постояльцев бара, набавляя цену за алкоголь.
Подумать только! Макгрегор, самайн десятилетней давности! И я. Смотрю теперь на тебя снизу вверх, а когда-то ты был даже ниже меня ростом. Мне хочется хлопать в ладоши от удивления, и всё-таки немного грустно видеть его теперь. Пожалуй, для приведения сложнее встречать своих старых живых друзей спустя десяток лет, чем для них спустя десять лет видеть всё то же приведение.
Время меняет каждого, но не нас. Добавляет роста костям, возраста, щетины на щеки, морщинок под глаза, прибавляет рукам грубости, голосу баса, глазам прибавляет ума... Тело растет, расцветает, дряхлеет, изнашивается, и никто не знает, насколько это прекрасно смотрится, кроме старых приведений. Но, в конце концов, время забирает всех. У нас. А мы остаемся, замороженные, запутавшиеся в паутинке, где-то между моментом смерти и забвением, всё такие же молодые, но старые духи; всё такие же мертвые, но всё ещё живые.
И мы провожаем. Молчанием. Всех вокруг провожаем.
Я встаю на скамейку - теперь для этого мне нужна скамейка - обнимаю так быстро выросшего мальчика за шею и отпуская короткое "привет, Макгрегор". Наверное, это единственное, что могло прорваться сейчас сквозь мои мысли и огрести форму слов.
Я забыла, как много это, десять лет, как быстро меняются люди, а в этом человеке изменилось всё, от взгляда до возраста. Этот взгляд... особенно взгляд! Боже, смотри на него, совсем взрослый мужчина! Я бы точно не узнала, если б он не назвал своего имени. И осталось ли здесь что-нибудь от того смешного мечтателя, с которым всегда можно было поделить одну на двоих, большую фантазию? Кроме памяти о маленькой Бити, которая не стерлась почему-то спустя десять лет - чертовски приятное, кстати, исключение. Мне грустно видеть следы времени на этом красивом человеке, не хочется, чтобы кто-то заметил мою грусть. В конце концов, мне всё ещё хочется хлопать в ладоши, это же Макгрегор!
- Джордж драйв, домик у холма. И я не котенок, чтобы жить у кого-то, - улыбаюсь, - но тебе же ничего это не дает, верно?
Теперь он знает, что маленькая Бити - приведение. Тайна ушла. А могла бы жить со мной, на Джордж-драйв, вне времени, мальчишкой с именем Макгрегор. Маленьким мечтателем.
- Макгрегор решил бросить фантазии и стать садовником? - смеюсь, щипаю Хитча за колючую щетину, - И клумбы носить непременно на лице. Или здесь начинается вторая макушка?
Смотреть на людей снизу вверх определенно приятно. Запрокидывать голову вверх немного, полушутя-полусерьезно говорить. На лоб Макгрегора сваливаются две большие светлые пряди. Зарос вчерашний мальчишка. Вытянулся, возмужал, взлохматился как большой одуван и очень зарос.
- Ничего личного, но на косичку напрашиваешься, - улыбаюсь, заговорчески прищуриваясь, - а ты с кем живешь?
Вы здесь » PENNY DREADFUL » ДОРОГА ДОМОЙ » childhood