это медленный яд, если можешь - кричи.
не давать себя догнать,
не давать себя до дна
никому и никогда...
story about us. | names. |
PENNY DREADFUL |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » PENNY DREADFUL » ДОРОГА ДОМОЙ » это медленный яд, если можешь - кричи.
это медленный яд, если можешь - кричи.
не давать себя догнать,
не давать себя до дна
никому и никогда...
story about us. | names. |
В тот момент, когда вокруг гремела музыка, и он заливал в себя виски - все казалось нормальным. И то, что он делает. И то, как он это делает. Не думал о том, что его поступок в каком-то смысле детский. Не думал о том, что такого рода месть - мелочно. Он лишь пил, один за одним стакан виски, а когда пресытился, да облокотился локтями о барную стойку, тут же заметил с десяток любопытных глаз, сверлящих его. В этом пабе часто бывали девушки с других районов. Девушки, которые не знали, кто такой Роман Годфри. Которые не слышали страшилок о его матери, и не ведают о том, какой грязью окутана вся их жизнь.
Он нашел одну из них симпатичной. Подходящей, как он потом себе напомнит. Потом, когда уже будет нельзя отмотать время. Повернуть все вспять. Допил очередную порцию и направился в толпу полупьяных детишек. Ей было лет восемнадцать. Она пожирала его взглядом, и пила явно по поддельным документам. Но, разве, Годфри образец целомудрия?
Она пыталась что-то кричать ему на ухо - перекрикивая музыку, но он не слушал. В кармане джинсов кокаин прожигал дыру, а уверенность в действиях лишь подталкивала к обрыву. Он схватил ее за запястье, и потащил, как мешок с картошкой, за собой.
- Роман, стой! - один из тех, с кем Роман тут работал тормозит его, но тот шипит, и сквозь зубы кидает "отвали!". Толкает ладонью дверь кабинета владельца паба - сегодня его нет. Пока нет. Смахивает одним резким движением все, что было на столе на пол, и достает из кармана пакетик с белым порошком. Скручивает в трубку купюру, которую извлек из бумажника а кредиткой разбивает порошок на равные, сравнительно, дорожки.
- А мне можно?
- Заткнись, - он рычит, не слыша ее недовольства, в ушах гремит музыка и собственная обида - последствия ссоры с Пакстоном Эйвери. Чертовым мальчишкой, ворвавшимся в его жизнь. Затяжка, после - еще одна. Он позволяет девчонке тоже закинуться, и примерно через пару минут она оказывается обнажена.
Роману не составило труда довести ее до изнеможения, а после она пару раз отсосала ему, пока тот, со стеклянным взглядом, пялился в потолок кабинета.
Он бы, может, и не ушел оттуда так скоро, если бы его не заставили уйти. По пути застегивая джинсы, и даже не глядя на малолетку, которую только что отымел, Роман подвалил к бару, и снова влил в себя пару стаканов виски.
Домой он вернулся под утро. Совершенно не в состоянии толком говорить или что-то объяснять. Не позаботился о том, чтобы пройти через дворик - пошел напролом. Разбудил Линн, получил пару раз по роже смачными пощечинами, и огрызнувшись, поднялся к себе. Шарлотта не вышла, но он видел, как потух свет в ее спальне, когда крики Линн утихли. Он толкнул дверь спальни и ввалился внутрь. Пакстон был там. То ли к счастью, то ли... Ему же некуда идти. Куда бы он пошел?
- Привет. - сухо пробормотал Роман, стягивая с себя рубашку и ботинки, а после так и завалился на кровать, не снимая штанов. Секса не хотелось, в голове была каша и комната плыла. Он смеялся, не замечая взгляда парня. И, кажется, едва не рассказал о своих геройствах. Но все же, сдержался...
А началось все с того, что ему,как всегда, хотелось большего. Он даже осмелился настоять, прижимая, после очередной "шуточной игры в пару" к себе парня. Он жался к его груди спиной, а Роман, смеясь, кусал его за шею.
- Не ломайся, давай. Пакс. Ну же! Я хочу тебя. Давай. Я буду хорошим мальчиком, - он уламывал его, как обычно парни-подонки уламывают хорошеньких целочек. Ему не нравилось то, что он говорил и как, но ему безумно хотелось большего. Больше Пакса, больше свободы. Кажется, он тогда что-то сказал. Что-то лишнее. Даже не так, лишнее из лишнего. Они поссорились и Роман ушел. Смешно, ведь ушел из своей комнаты, из своего дома. Но он ушел, и уже через полтора часа трахал какую-то барышню, имени которой даже не спросил.
Все началось как-то даже глупо. Пакстон сначала даже не мог вспомнить, с чего именно, ведь все было хорошо, относительно хорошо. В тот вечер они немного выпили, чтобы расслабиться после трудного дня. Вивиан, как ни странно, не было рядом, поэтому они могли наслаждаться одиночеством и друг другом сколько влезет. Но кем он был, в сущности, для Романа? Если тот трахнет его, потеряет всякий интерес, да? Пакстон не был готов к такому. Он мог сосать его член, вылизывать все его тело, отдаваться ему по возможности полностью, но сдать последний бастион и выжечь на коже тавро Годфри Пакс был не готов. Он слишком боялся, что тогда все закончится, а подпускать кого-то еще к себе после Романа было бы… все равно что есть простую пищу работника после деликатесов аристократии.
Но сегодня Роман перешел грань, посмев высказать опасения Эйв вслух, сказав, что из него будет идеальная шлюха для него. Пакстон взъярился, напомнил ему, что он не обязан разводить перед ним ноги, что они договорились подождать, а он пока не был готов. Лечь под кого-то – это серьезный шаг, особенно для парня, который раньше был натуралом. Вышла отвратительная сцена, Роман ушел, хлопнув дверью, а Пакстон ощущал себя кретином и девочкой-недовашкой, которая динимат своего молодого человека. Но Роман не был ему чужим, он, можно сказать, был почти любимым, а это меняло многое. Эйвери решил, что когда Роман остынет и вернется, они поговорят и он, скорее всего, допустит его до святая святых, ведь в этом нет ничего такого.
Вивиан сказала, что он доверчивый дурак, но ничего конкретного больше не упомянула. Наверное, она видела, что творил Роман, иначе бы не касался его с такой жалостью. Шарлотта, ставшая невольным свидетелем их мерзкой ссоры, сказала, что Роман порой бывает невероятно упрям, но все же он неравнодушен к Пакстону, а значит, все наладится. Один Пакс ощущал себя девчонкой, поэтому, чтобы скоротать время, он пошел в гараж и начал копаться в своем байке, решив привести его в порядок, пока Романа все равно не было дома.
Годфри не пришел ни вечером, ни ночью, а Пакс сидел в их комнате, в духоте, хотя окно раскрыто, тупо смотря на то и дело вспыхивающую зажигалку. Сомнений, где Роман был, не осталось. Но он все же надеялся, что он ошибся, что Годфри просто напился и заснул где-нибудь, а утром придет и… Он действительно пришел, но от него воняло сексом за версту, а еще бухлом, табаком и сладкими девичьими духами.
ни о чем не жалеть,
не любить - не болеть,
не бояться, не успеть.
Пакстон чувствует, как внутри него словно закрываются створки, будто все обрывается в момент, будто вырастает стена. Боли пока нет, она придет позже, есть только холод. Он смотрит на совершенно равнодушного Романа, понимая, что это его настоящее лицо. Он бы смирился с оскорблениями, ревностью и насмешками. Он был бы пассивом. Но, черт возьми, он не потерпит предательства. Эйвери поднимается с кровати медленно, его пошатывает и тошнит, но блевать при Романе он не станет. Вместо этого он накидывает куртку, берет с полки сотовый телефон. Его вещей тут почти нет, а то, что осталось, он брать не хотел.
- Все кончено. Я ухожу, – хрипло, равнодушно прерывает он Романа, не в силах больше слышать его смех. Ему мерзко, словно в дерьме выкупали, он не может бороться с отвращением и болью, которые вызывает сейчас у него Годфри.
Пакстон покидает комнату молча, потом так же молча садится на байк, срываясь с места с безумной скоростью, стараясь не замечать, как в уголках глаз что-то подозрительно жжет кожу.
- Что? Что ты?.. - он приподнимается, глядя на парня, но не соображая что происходит. Он видит, как Пакс одевает куртку, как сбгребает с полки телефон. Но нет ни сил встать, чтобы что-то изменить. - Куда ты пойдешь? Тебе ведь НЕКУДА ИДТИ!
Надрывно кричит ему вслед, сидя на кровати и Пакс, кажется, притормаживает, но нет, он все-таки уходит.
- Выйдешь за эту дверь и... - Пакстон выходит. Дверь захлопывается и Роман не находится, чтобы еще сказать. Сидит на кровати, безвольно уронив ладони на бедра, как наркоман-суицидник, только что вмазавшийся, а теперь, в разгаре пьяного бреда, решивший покончить жизнь самоубийством. Внутри ничего нет. Ничего не шелохнулось. Возможно, была обида, но он же вышел. Ушел. Хоть он, Роман, и предупредил, что если он это сделает, то...Но что "то"? Годфри опускается на кровать, утыкаясь рожей в подушку и так и лежит, слушая тишину, действительно мертвую тишину вокруг себя, пока не проваливается в сон. Когда он проснулся, был почти вечер. Его тошнило от гадкого привкуса во рту, мучила безумная жажда, а еще в висках тарахтера боль. Почти холодный душ улучшил его состояние всего на каплю, но стоило ему одеться и спуститься вниз, как Линн тут же разбила эту каплю, усугубляя его состояния в разы.
- Роман, милый, ничего сказать не хочешь?
- Хотел бы, сказал бы, - огрызнулся Годфри, наливая себе в стакан холодный апельсиновый сок. Есть не хотелось, хоть в желудке, казалось, и была черная дыра, способная поглотить и самого парня. Он облокачивается на стол, жадно выпивая свой сок, а после наполняет стакан снова.
- Ты пришел под утро. Пьяный, и бог знает еще под чем, милый, я переживаю. Что ты делаешь? Зачем? - она стоит рядом, и от нее пахнет лишь самодовольством и надменностью. Мягкие слова, теплый взгляд, и вся она почти шелковистая, но лживая. Как марево. Поверишь, и ты - труп.
- Почему же под невесть еще чем? Кокаин. Разве ты не в курсе, мам? - Жажда отступает, но тошнить его от этого меньше не стало. Казалось, Линн вызывала приступы тошноты не хуже всех этих мед.средств для того же назначения.
- Роман... - качает головой, хочет сказать что-то еще, но Годфри прорывает. Он не думал, не думал о том, что Пакс ушел, не вспоминал этого "я ухожу. Все кончено", пока в голосе матери не начали слышаться эти нотки. Победные. Нет, он бы подумал, позже, наедине с собой, просто не располагало состояние, да и набатом в голове билась мысль - пить, пить, пить! Теперь, когда жажда отступила, а пустой взгляд Романа упал на место за обеденным столом, обычно занимаемое Пакстоном - Роман взорвался.
- Ты хотела, чтоб подо мною были бабы? Так вот, я вчера вдоволь нарезвился с представительницей тупых шлюх. Видимо, вы с ними из одного помета! - тут бы пощечину, но Линн сдержалась, а вот Романа понесло дальше. - Мне противно от того, что ты - моя мать. Я презираю тебя. Пошла...вон.
Он смотрит ей в глаза, чуть вытянув шею и наклонив голову, чтоб было удобнее видеть эту черноту внутри нее. Обычно тяжелый взгляд Романа был прозрачным. Глаза - светло-синие, пустые, потерявшие свой блеск. Линн и сейчас стерпела, развернувшись и молча покинув кухню, правда, нацепив маску обессиленности на лицо. Бесит. Почти половина седьмого после полудня. Роман поднимается наверх, проверяет гостевую - пусто. Мучительно прислоняется к стене, пытаясь сообразить куда же делся Эйв, но не может думать. Его захлестывает паника и обида, и кое-как собрав себя в кучу, он выпрямляется, сталкиваясь взглядом с Шарли. Роман даже отпрянул - не слышал, как она подошла.
- Что ты сделал?
- Уйди, Шарли. Не до тебя. - отмахнулся Роман, быстро направляясь прочь, задев ее плечом, но сестра остановила брата, схватив его за руку.
- Роман, что ты наделал?
- Прикоснулся. - ощущение мокроты на глазах заставило его отвернуться и дернуть рукой, высвобождаясь от хватки Шарлотты. Он спустился во двор через комнату Шарлотты, и пройдя через сад, остановился у гаража. Ворота были прикрыты, и Роману начало казаться, что если он не найдет Пакса и тут, то он просто сойдет с ума. Вопрос сестры висел в голове. Он повторялся. Снова и снова. Он разрушает все, к чему прикасается.
Он привычно занял себя работой, изрисовав целый блокнот, но ничего толкового не вышло. Руки дрожали, линии смазывались, картинка превращалась в месиво из нечетких линий. Пакс старался абстрагироваться от случившегося, игнорировать ноющую боль в груди, но все время вспоминал гадкую ухмылку Романа, то, как он с силой мял его задницу, а потом фыркнул в лицо, что беречь-то ему в принципе нечего. Эйвери понимал, что Годфри не отказывали так просто, но в тоже время принять и понять его измену не мог. Хотя, они ведь ничего – совсем ничего! – не обещали друг другу, и рвать отношения совсем было бы глупо. Пакстон не хотел его терять, хотя бы как знакомого, с которым можно поделиться тем, что чувствует, когда мертвецы касаются его, узнать, что он не один такой неудачник.
Но. Роман был еще слишком незрелым, чтобы понять – хорошее приходится иногда ждать. И Эйву было смешно и грустно, ведь он правда начал думать, что он нашел человека, с которым сможет быть собой. Было глупо на это надеяться. Пакс закрывает альбом, делает глоток из фляги, и откидывается на ствол дерева, прикуривая сигаретку-самокрутку. Он не любил травку, но сейчас ему необходимо было прийти в себя, вернуть былую силу духа. Ветер неприятно пробирался под все еще великоватую ему одежду, которая хранила запах Романа, заставляя Эйв ненароком поводить носом, чтобы уловить нотки табачного дыма, одеколона Годфри и чего-то еще такого, что свойственно только ему.
На самом деле, ничего не случилось, все можно пережить. Глупо, но ведь все к этому шло: Роман инфантильный и избалованный мальчишка, который не ценит доброго к себе отношения, который просто не умеет ждать и проявлять уважение. Стоило ли расстраиваться? Понять бы, отчего в груди так больно, давит, просится наружу. Пакстон сует блокнот в рюкзак, докуривает и тушит окурок о землю, а когда поднимается, то его снова пошатывает от слабости и бессонной ночи. Заснуть после всего он так и не смог, а есть просто хотел – кусок в горло не лез, словно ком в горле мешал не только дышать.
Надо забрать вещи из дома Годфри, а потом… потом можно вернуться сначала в автомастерскую, а потом и вовсе домой. Отец звонил, говорил, что Дхани скучает, а Патти и Олли совсем отбились от рук и не слушаются родителей. У Пакстона было куча планов, он просто старался не думать о том, как будет там без привычного уже гаденыша Романа, о котором мысли не оставляли его ни на минуту. Да, он, кажется, влюбился в него, как девчонка какая-то, это отрицать было уже просто глупо. Ведь Годфри был так страстен, так любил прикасаться к нему, так заявлял свои права и ревновал, а сам в итоге почему-то решил, что к нему не относится факт о принадлежности.
Эйв глушит байк, сползает с него, все еще пошатываясь, его руки касаются прохладные пальцы Вивиан, он улыбается. Глупо будет все это так драматизировать, к тому же он знал с самого начала, что между ними ничего не выгорит. Роман Годфри не умел ценить то, что рядом с ним, а Эйвери так и не научился прощать. На этот раз он проходит к парадному входу и вызванивает Шарлотту, потому что сообщать о своем приходе громогласно не хочется. Он не вынесет понимающего и насмешливого взгляда Линн, деланно насмешливого презрения Романа, будто ничего не случилось. Нет, Шарлотта гораздо лучше понимала его, чем все семейство Годфри вместе взятое. Девушка выходит ему навстречу и несколько секунд смотрит на осунувшееся лицо Эйв, потом качает головой, будто осуждает его.
- Ему тоже нелегко, - почти просяще говорит она, но Пакстон качает головой, показывая, что не хочет этого слышать.
- Все в порядке, Шарли, я останусь твоим другом и приятелем Романа, – он тепло улыбается девчонке, стараясь не замечать, как зашлось сердце, когда он услышал Романа, учуял его до того, как тот появился в поле его зрения. Пакстон просто смотрит на него, внутри снова пусто и спокойно, как в тот момент, когда они познакомились. – Привет, я за вещами. Решил, что пользоваться вашим гостеприимством и дальше – преступление.
- Мне бы посочувствовать, но ты - кретин. А его тут нет, но он близко. И Роман, ты меня не ощущаешь, но поверь, я сжимаю пальцы на твоей шее. Так что сделай хоть что-то. Пожалуйста.
Когда все вокруг, даже мертвая девчонка, просит что-то сделать, как-то исправить случившееся, Годфри становится тошно. Да, наломал дров, да, неправ (хоть у него пока и не было времени обдумать все), но черт возьми... Разве в этом нет вины и Пакса? Роман ощущает тягу куда-то, куда-то прочь отсюда. Он двигается в сторону ворот, ускоряясь с каждым шагом. Слышит голоса, и буквально выбегает на дорожку, останавливаясь и встречаясь взглядом с Пакстоном. В горле встал ком, а боковым зрением он замечает Линн. Мать молчит, сложив руки на груди, и вот теперь на него смотрят все, включая Шарлотту и, пожалуй, всех домашних призраков. Он их слышит,но отдаленно.
Хочет что-то ответить, но молчит, лишь закусывает губу и отводит взгляд в сторону. Твою же мать, Роман, что ты натворил?.. Проводит ладонью по лицу, сминая пальцами губы, тяжело дышит, мучаясь от собственного бессилия. Этот гнев, гнев вызванный осознанием, что он ничего, кажется, не исправит, захлестывает. Роман делает шаг, а затем еще один. Неуверенно, словно вот-вот земля уйдет из-под его ног. Тянется к Шарлотте, и обняв ее, целует в макушку, не отводя от Пакса взгляда.
- Убери мать отсюда. - тихо просит он ее, снова целуя сестру, и чуть отталкивая, словно подгоняя. Шарлотта смотрит на брата несколько ошарашенно, но отходит. Пара шагов и Годфри встает, как вкопанный. Между ними не более пары метров расстояние, а чувство, будто целая вечность разделяет их. Его вечность. Вечность Годфри. Надо запатентовать. Дать определение нескончаемой глупости и безмерному эгоизму, когда ты - прав, а остальные вокруг у тебя в долгу.
- А там остались твои вещи? - не тот вопрос. Вообще не то, но Линн все еще на пороге дома, да и Шарлотта пока не увела ее с глаз Романа. - Слушай..
Делает пару шагов и останавливается. Что-то во взгляде Пакстона убивает его. Мысленно спрашивает, что ему делать. Ищет поддержки, но как на зло - тишина. Злится вновь, той, бессильной злобой. Сжимает руки в кулаки, и резко подходит к Эйвери, хватая его за руку и тащит в сторону гаража. Того самого, в котором Пакс корпел над фордом Романа. Теперь машина стоит в другом гараже. И на ней Годфри давно уже никуда не выбирался, упрямо обкатывая лишь барракуду отца. Пакстон не хочет идти, сначала оттягивает руку, а после сдается. Роману надо что-то сказать, что -то сделать. Так просто он его не отпустит и, возможно, Пакс это понимает.
Он толкает его к воротам гаража, и напирает, не позволяя никуда деться, ни отойти ни оттолкнуть его.
- Пакс. Брось... Ты не можешь ведь... Что значит, ты уходишь? Ты не можешь уйти я же.. - запинается. Молчит, отводит взгляд. Бессилие. Он смотрит на Романа волком, а тот вот-вот завоет. - Я кретин, ладно? Я идиот. Я наломал дров. Но ты не можешь вот так взять и уйти. Да и куда ты пойдешь, Эйв?
Это все больше напоминает сцену их какого-нибудь глупого сериала, где все должно закончиться хорошо. Пакстон видит, как расстроен Роман, он даже послушно следует за ним, хотя вырывает руку и не позволяет больше к себе прикасаться. Он смотрит на Годфри и словно бы не узнает, так не похож он на себя прежнего - самоуверенного ублюдка. Но простить его просто не может, он не может понять причин того, что Роман сделал. Для чего? Если ему так хотелось секса, почему было бы не найти кого-то, кто будет отзывчив, чем он? Кто будет готов подставиться еще до того, как он попросит. Пакстон молчит долго, отводит глаза, ему неприятно ощущать собственную слабость, но сейчас он не готов простить, сделать вид, что ничего не было.
- Что я не могу, Годфри? – деланно равнодушно интересуется он, хотя успел устать от собственного бессилия. - Ты думаешь, что так просто все решить твоим «я идиот»? Я говорил тебе, предупреждал, что если тебе хочется кого-то более доступного, не стоит крутить шашни со мной. Если тебе важно присунуть, то я не стану тебе мешать, – он едва сдерживает злость, которая вспыхивает где-то глубоко внутри, темной волной сжигает терпение и готовность понимать. - Нам еще нужно помочь Вивиан, поэтому я буду приходить, чтобы узнать что-нибудь новое. Ты прав, Роман, нам лучше быть приятелями, не закапываться в то, что нам обоим не знакомо.
Пакстон обходит Годфри, стараясь не касаться его, игнорируя совершенно безумную тягу к нему. Обида и желание смешались в дикий коктейль, но разбираться во всем этом Эйвери не хочет. Он устал. Его чертовски тянет к Роману, но обида, ревность и боль не дают ни шанса на мир в их недо_отношениях. Он вновь закуривает, чтобы занять себя чем-то, успокоиться, постараться не реагировать на все это так остро, хотя внутри душило, сжигало, хотелось уйти и никогда не возвращаться.
- Я найду, куда мне пойти, не волнуйся, не только ты у нас красавчик, умеющий врать о своих чувствах, – скалится он, желая сделать хотя бы вполовину так же больно, как сделали ему. - Найду кого-нибудь, кто приютит ненадолго, а руки у меня золотые, так что на улице не останусь. Да и какая тебе разница? Ты потерял право знать обо мне что-то в тот момент, когда трахал… кого ты там трахал? А? Ты думаешь, что раз я первый взял у тебя в рот, лез на тебя и покорно был готов лечь под тебя, то я перестал быть мужиком? Так вот – ты ошибаешься, Годфри.
Интересно, получится у него хоть немного задеть его? Или это все только ухудшить ситуацию? Эйвери ощущает сильную оплеуху - Вивиан явно не оценила его ораторские способности. Что она говорит Роману? Это было бы забавно: мертвая девушка, убитая им, вступается за него. Оборжаться, если бы все не было так хуево.
Отредактировано Paxton Avery (2014-02-07 14:57:14)
Пока Пакс не начинает плеваться ядом, обидой и обвинениями, тыкая Романа, как котенка, в то, что он натворил, у Годфри еще хватает ума и терпения сдерживаться. Молчать, отводить взгляд и держать мину обиды. Но как только Пакстон пускается в обвинения, в то, что, якобы, Роману нужен был только секс от него, его начинает трусить. Они же не какие-то там девчонки, и не... не школьники после выпускного, у которых весь смысл жизни сводится к тому, чтобы стать королем и королевой бала, а после со счастливыми лицами потрахаться вдоволь. Возможно, даже впервые. Годфри задирает голову, вздернув подбородок, чтобы что-то эдакое сказать, но замолкает, услышав голос Вивиан над ухом.
- Заткнись. Даже не думай! Молчи! Роман! Терпи!
Роман мысленно отмахивается, но молчит. Сильнее сжимает руки в кулаки, пытается занять себя чем угодно, но плохо получается. Парочка "местных" призраков делают ставки и тут-то у Годфри срывает крышу.
- О, ты кидаешь мне кость? Как щенку? Лапа дружбы? Какое благородство! - он крутанулся на месте, чтобы снова посмотреть Паксу в глаза. Его размазывает собственная злость. Он сыплет сарказмом и притрушивает иронией. Сгибается пополам, надрывно демонстрируя свою мнимую благодарность за совестливое решение Эйва "протянуть руку Роману, пока Вив нужна помощь".
- Заткнись, кретин!
Слышит крик в своей голове, но продолжает. Сорвало с предохранителей. И, кажется, вовсе не он только что просил прощения, едва не ляпнув Паксу, что влюбился.
- Ты...? Оу...Скажи ему!Роман!
Вивиан готова взорвать мозг своими комментариями, и это напоминает ему глупые ситуации, когда Шарлотта, в порыве азарта выкрикивает своим любимым героям из телесериалов, что им стоит или не стоит делать. Толку? Ничего не изменится. Во-первых, они ее не слышат, а во-вторых, все уже предрешено. Сейчас Роман был тем самым актером за стеклом. Ему не слышно, хоть Вивиан на самом деле и орет в его голове.
- Ты думаешь, что я тебя только трахнуть хотел? Да с какого рожна мне вообще хотеть...тебя! - он выпрямляется, смотрит на него брезгливо - явно заигравшись - и дергает ладонью, указывая в пренебрежительном жесте на Пакстона. Слегка кривится, отводит взгляд. Вивиан комментирует то, что сделала бы с ним, и если ей верить, она бы отвесила ему подзатыльник. Ну и плевать! Роман все тот же состав, он сошел с путей, а впереди - обрыв.
- О, конечно же ты найдешь! Ты найдешь и кого поиметь, и кому наврать, и вообще ты весь такой...правильный! Даже правильно уволок ее тело в лес!
Ему плевать, что его могут услышать, плевать, что сейчас Вивиан озвучивает весь словарный запах ругани, изученный Романом за двадцать четыре года в его голове. Ему плевать, что его тянет к нему. Тянет так, что все равно, что оба на взводе, и вроде бы как расстаются. Хочется прижать его, схватить его запястья. Не давать двигаться, вжимаясь в него телом, ощутить его тепло, поцеловать...
- Что ты вообще знаешь обо мне? О моей жизни? Кто ты вообще такой, чтобы говорить мне, какое я дерьмо?! Тебе ли не все равно, кого я там трахал? Что тебе -то до этого? Я тебе что, обещал любить тебя до гроба, или спать только с тобой?
Он почти подлетает к Паксу, хватая его за горло, и подступая неприлично близко, склоняясь над ним, чтоб уравновесить эту разницу в росте.
- А знаешь...да, я ее трахал. Я даже ее имени не знаю, но мне плевать. Я отымел ее так, что она вряд ли ходить нормально может. Не одному тебе надо напоминать себе, что ты еще мужик, потому что... - с каждым словом его гнев сходит на нет, а пальцы так сильно уже не сжимают его горло. Он почти затих, держит Пакса только для виду, для устрашения, хотя на самом деле его кожа обжигает Романа. Манит. - Я...Знаешь, я... Я просто кретин. Я ненавижу себя за то, что сказал тебе. Как это сказал и вообще... Мне тебя мало, понимаешь. Нет, мне не нужен кто-то еще, и бездумно кого-то трахнуть - ошибка. И мне...это было глупо, слышишь? Мне тебя мало, Пакс. Мне мало того, что есть. Я хочу тебя всего, и это взрывает мою черепную на куски...
Он отпускает его, но все еще стоит непозволительно для нынешних событий близко. Не сводит печального взгляда с его лица, и понимает, что за ними без устали наблюдает Вивиан. Интересно, что она делает со стороны Пакса? Что она ему дает понять?
Щелчок.
В голове словно взрывается бомба, разносит на куски все то, что Пакс строил годами, чтобы себя защитить.
Щелчок.
Он едва держится, чтобы не показать, как его скрутило, как внутрь, выжигая все, растекается боль. Он молчит все то время, что Роман изливает свою злость, что срывает на него все то, что кипело внутри. Так странно слышать такие слова, когда совсем недавно тебя желали и целовали, а потом в лицо говорят: «Да кто ты такой, чтобы я тебя хотел?»
- Действительно – какого? – тихо говорит он, но Роман его не слышит, парня ведет, он срывает на нем всю злость и обиду.
Щелчок.
Пакстон старается не смотреть на него, чтобы не выдать себя, чтобы в его глазах нельзя было прочесть, что сейчас он готов был бы сдаться, замять всю эту историю, лишь бы Годфри снова стал тем, кого он… кого он успел полюбить. И правда, кто он такой, чтобы говорить все это Роману? Они что, обещали друг другу вечность? О господи, это настолько глупо, что даже стыдно. Они взрослые, они мужчины, а больно так, словно ему лет шестнадцать и он девочка-подросток, влюбленная в того, кто никогда не будет принадлежать ей.
Эйвери задыхается, когда ладонь Романа смыкается на его горле, как когда-то в момент жадной и ненасытной страсти. Он щурит глаза, старается не допустить того, чтобы в них появилась хотя бы толика того ужаса и той пожирающей боли, что терзают его сейчас. Пакстон дергается, пытается выбраться из его захвата, ему противно слушать, его снедает ревность и ярость, неведомые ему раньше. Его буквально тошнит от того, как все это выходит. Зачем он ему это рассказывает? Чтобы разбить его окончательно? Роман Годфри оказался опасным противником, не чурающимся чужой боли, наслаждающийся тем, что человек, который к нему неровно дышит, страдает в его руках. Эйв освобождается от ослабшей на его шее руки, чтобы не дать слабину, не сдаться, не стать половой тряпкой, как того хочет Годфри. Пакстон складывает руки на груди, отгораживаясь от Романа, стараясь закрыться, не сорваться. Как вообще можно простить то, что он наговорил?
- Мало? – эхом повторяет он. – Ты странно демонстрируешь это, Роман. То я для тебя нехорош, то оказывается, ты не мужик рядом со мной, то все плохо, потому что я не даю тебе. Мы были рядом двадцать четыре часа в сутки, и когда ты кончал в моих руках или губах, я не замечал, что тебе мало. Я устал, Годфри. Это не для меня, я не хочу ощущать себя преданным и брошенным только потому, что не удовлетворяю твои запросы. Я заслуживаю хотя бы минимального уважения от человека, который… Черт, ты ведь ни хрена не видишь, да? Не видишь дальше своего носа. Я не могу тебя простить, по крайне мере, сейчас. Если ты хочешь трахать кого-то еще, то иди, я держать тебя не буду.
Эйвери подходит к нему вплотную, как делал всегда, вдыхает его запах, прикрывает глаза. Его отчаянно ломает, ему хочется послать принципы к черту, приникнуть к Годфри и просто остаться с ним тут. Пакстон следит за нервным дыханием Романа, касается кончиками пальцев его щеки, но почти сразу отталкивается, понимая, что не хочет давать ему и себе ложную надежду на то, что все снова будет в порядке.
- Я, пожалуй, пойду. Я не могу больше оставаться здесь, рядом с тобой. Мне нужно побыть одному.
Он говорит. Мучительно долго, и все, что может сделать Роман, это промолчать. Да, Пакс, ты достоин. И ты даже не представляешь, насколько ты достоин. Молчит, сжимая руки в кулаки, и короткие ногти ощутимо впиваются в кожу рук. Не смотрит на парня, словно в бреду и все - не с ним. Ощущает его тепло и нервно сглатывает, когда Пакс говорит о том, как Роман кончал. Опускает потемневший взгляд и смотрит на него. Тяжело, провинившимся котенком. Дышит часто, не на полную, лишь изредка пропуская эмоции на своем лице: печаль, злость, немного ярости, и желание. Чертово желание. Едва удерживается, чтоб не закатить глаза и не застонать от мучительной тяжести внизу живота, когда Пакс касается его щеки. Стойко смотрит поверх его головы, пропуская вдох.
Расслабиться получается лишь тогда, когда Эйвери собирается уходить. Отступает от парня, и Роман весь извелся. Сгорел почти до тла, но и слова произнести не в состоянии.
- Как мне тебя найти? - дежурным тоном, отвлеченно спрашивает Роман, понимая, что больше не может извиняться. Еще одно предложение, начинающееся с местоимения "я" просто убьет его. Он скажет это чертово продолжение фразы, и перестанет быть тем самым Романом Годфри, от соприкосновения с которым Эйвери кайфовал. Кажется, у каждого из них свои опасения. Но каждый настолько упрям и дурак, что не способен высказать все прямо, пряча в глубину себя и свершая ошибки. Его, конечно, несколько массивнее, по сравнению с оплошностью Пакса, но ведь...он простит его, не так ли?
- Он любит тебя. А ты - его. Давай признаем это. Я у вас в голове. У вас обоих. Ты не способен чувствовать, он - слышать. Но я -то не лишена этого. Слушай, Роман... вы убили меня. Но я, вашу мать, реально тут сопли жую из-за вашего псевдо-расставания. Давай-ка ты засунешь в жопу..
- Пошла в жопу. - грубо выдыхает Роман, когда Пакстон почти скрывается с его глаз, и выжидает, как тот призрак, коим стала Вив: невесомый, бестелесный, пустой, ничего не значащий, момент, а потом, сгибаясь в приступе боли пополам, начинает кричать. Глубоким, грудным криком, сжимая кулаки, опускаясь на землю, упираясь в твердые камни коленями. На балкончике появляется Шарлотта, ошарашенная и напуганная, а из окна своей спальни выглядывает Линн. Держит в тонких пальцах сигарету, и ухмыляется. Сука.
Три дня спустя.
Валяться в постели и переживать - не в характере Романа. В его манере крушить, наломать дров, трахнуть какую-то дурочку, залить в себя пару литров спиртного, а после пойти решать проблему, или ждать, пока проблема решится сама собой. Но все это он уже сделал, это, собственно, и стало проблемой. Теперь оставалось решить дилемму, или ждать, пока все само собой сойдет на нет. Вся комната провонялась дымом, от его рубашки перло виски, и потом, а постельное не менялось с тех пор, как Пакс ушел. Нет, не символ слезливой сентиментальности. Просто Роман никого не впускал к себе в комнату, а сам упивался порою настолько, что мог уснуть прямо в ванной.
В то утро, все еще пьяный, он спустился вниз. Линн сидела за обеденным столом в столовой, и курила, потягивая вино.
- Ни слова. - сразу предупредил ее Роман, и открыл холодильник, глупо застыв, пялясь в его холодную пасть. Казалось, он почти засыпает на ходу.
- Нашли труп сбитой вами девчонки. Согласна, на это ушло много времени. Сколько, почти месяц? Ее изнасиловали, вы знали? - струшивает пепел, и снова затягивается. Роман разворачивается на месте и только сейчас замечает местную газету, раскрытую на какой-то статье перед матерью. Его глаза сузились, он толкнул дверцу холодильника, и в пару шагов оказался подле Линн, сгребая газету.
- Тело в ужасном состоянии. Ее...изрядно измотало за это время. И пока они не могут установить личность. Кто был за рулем, Роман?
- Пакс. - глухо отвечает Годфри. Одна из его глупых черт. Когда не надо, он способен на поразительную честность, как ребенок, которого прижали к стене, и он вот-вот расплачется, готовый рассказать все, лишь бы от него отстали и погладили по головке, потому что он - не безнадежен.
- Что же, тем лучше. Я рада, что хоть к какому-то дерьму ты не приложил руку, Роман. Но, все же, ты скрыл этот факт.
- Разве? Я сказал тебе еще в ту ночь, но ты не поверила. Может, это ты скрыла? - он смотрит на Линн, и видит, как дергаются уголки ее губ - злится. Сгребает газету крепче, и двигается к двери.
- Что тебе нужно, Роман?
- Пакстон. - он быстро покидает дом, направляясь к отцовскому плимуту, и уже через пять минут оказывается на шоссе. Вивиан нашептала ему, где можно найти Эйвери, и как раз туда Роман и отправился. Был повод. Реальный. А еще его личный - его сломало. Его переломало и измельчило. Эти чувства убивают в нем то, что и до этого не было живо. Пора с этим разобраться. Даже, если придется стать тем, кто больше не будет симпатичен Пакстону. Пятнадцать минут, и он глушит мотор у мастерской, из которой и забрал его в ту ночь. Выскакивает из машины и несется вперед.
- Пакстон! Эйвери! - не намерен скрывать свое присутствие. Он много чего не намерен теперь скрывать. В руке полу смятая газета, а сердце выскакивает из груди - пора. Пора быть мужиком.
Пакстон плохо помнит, что он делал в эти три дня. Такое ощущение, что мертвецы решили устроить пир, он постоянно ощущал чужую боль, чьи-то прикосновения, но ни разу не чувствовал Вивиан. Ему было тошно без него, он ощущал себя абсолютно потерянным, брошенным, сломанным. Так не было даже в тот момент, когда его посадили, когда он полтора года сидел совершенно всеми покинутый, только Дхани писала ему письма и говорила, что скучает. Хотелось послать все к черту, приехать к Роману и прогнуться, ощутить его – целиком и полностью, забыть о том, что он натворил и как сам Пакс отреагировал на это.
Он работал много, много пил, в первый день так набрался, что не соображал совершенно. Он сидел и разговаривал с невидимой ему Вивиан, надеясь, что она там, хотя знал, что он один. Пакстон потерял себя окончательно, хотя, наверное, он никогда и не был толком собой, да?
Это утро ничем не отличалось от предыдущих, разве что ему отчего-то было жарко и Эйв работал в одних джинсах с низкой посадкой. Первые джинсы, которые он купил после того, как покинул Годфри, больше не в силах ощущать не себе его одежду и знать, что это все уходит в прошлое. Пакстон включает музыку, чтобы заглушить тишину внутри себя, но все равно вздрагивает, когда слышит голос Романа. Голос, который он надеялся никогда больше не слышать. Голос, по которому он адски скучал. Эйвери не спешит откликнуться, делая невероятно занятой вид, будто ничто в мире не имеет значения, кроме машины, которую он пытался чинить. И только после того, как зову повторился, Пакс раздраженно кинул тряпку прямо во внутренности машины и поспешил на выход, чтобы встретить Романа на подходе. Годфри выглядит хреново, но Пакс будто и не замечает этого, его с такой силой тянет к нему, что приходится замереть и сложить руки на груди, чтобы не наделать глупостей.
Теперь он понимает, что смысла убегать от Романа не было, потому что тот все равно все это время был внутри него, был неосязаемо рядом, а значит – они просто заставили бессмысленно страдать друг друга. И сейчас Эйв понимает, что готов простить Романа, принять его и дать ему то, что он так яро требует. Но сейчас Пакстон стоит, стараясь спрятать усмешку, глядя на слышащего из-под челки изрядно отросших волос. Он не стригся уже два года, надо будет заняться этим. Но ему так нравилось, когда Роман вплетал в волосы свои пальцы, сжимал их, тянул за пряди.
- Что случилось, Ром? Ты орешь как потерпевший, – деланно безразлично тянет он. - Я слышал, что тело Вивиан нашли. Интересно, есть ли у них какие-то основания подозревать нас… меня?
Эйвери не в силах бороться с собой, потому что он тоже чертовски устал. Он делает несколько стремительных шагов, замирая напротив Романа, протягивая руку, чтобы коснуться его щеки, провести пальцами, желая приласкать как-то более полно.
- Ты сказал Вивиан, что ее нашли? – он пытается вести деловой разговор с ним, стараясь не замечать собственное сбивающееся дыхание. - Роман…
Он тормозит почти в плотную, оголтело глядя на Эйвери, и все еще сжимая скомканную газету. Увидеть его спустя три безумно долгих дня - подобно глотку свежего воздуха. И все бы ничего, если бы Пакстон не жался к нему, пусть и делал вид, что ему плевать. Роман сглатывает, собираясь что-то сказать, приподнимает руку с газетой, но Пакс озвучивает то, с чем приехал Роман, самостоятельно.
- Так ты уже знаешь... - с легким разочарованием говорит Годфри. Странно, он узнал и прилетел к нему, а сам Пакс и не подумал сообщить Роману или проявить хоть... Затыкает свои рассуждения, обижаясь в глубине души на упрямство Пакса и уже сомневаясь в том, что стоит таки говорить то, что вертелось на языке. Глупая, тупая обида. Она уже оголила зубы и начинает впиваться в Романа, впрыскивая свой яд. Как не вовремя...
Пакс тянется к нему, и Роман все таки сдается. Прикрывая глаза и тихо урча. Он толкается щекой в его раскрытую ладонь, и тяжело дышит. К черту! Плевать! Он просто это скажет.
- Пакс, я..
- Давно пора.
Довольный голос Вивиан, и Роман оборачивается. Он знает, что никого там, черт возьми, нет, но никак не может себя от этого отучить. Смотреть по сторонам, выискивать источник голоса. Тут, скорее, надо просто разобрать свою черепушку, да и там не найти ее.
- Она тут. Вив, она тут. Ты не поверишь, но она так долго молчала. Пожалуй, с того дня, как... - Роман замолкает встретившись во взглядом Пакстона. Его радость и энтузиазм куда-то деваются, и он выпускает из руки газету, притягивая Пакса к себе за талию.
- Я дурак. Был дураком. Им же и останусь, но...прости меня, пожалуйста. Эйв, я с ума сходил все эти дни, да...кажется, я до сих пор еще не протрезвел и... Плевать мне, если снова придется ждать. Я не маленький, я понимаю, но мне так отчаянно хочется стереть границы, а вовсе не потому, что просто надо засадить. И... слушай, нет, слушай меня, - убирает его руку, когда Пакс пытается его остановить, прервать поток речи Романа. Надо высказаться. Договорить до конца. Поведать ему свои мысли. Дальше будет тяжело, сложнее. Он должен это сказать. Его выкрутит, сломает все суставы, порвет сухожилия, но он должен это сказать.
- Я не гей, ты - тоже. Но ведь нас тянет друг к другу, и, кажется... Ты не готов, а я...я просто кретин, потому что не могу перестать себя так вести ведь...это часть меня. Понимаешь? Мое поведение делает меня Романом Годфри. И если этого не будет, то что останется от того, что тебе нравится? Я ничтожество. И разрушаю все, к чему прикасаюсь. Во мне какое-то уродство, знаешь и... Это...невозможно полюбить. Что останется если забрать у меня то, что знают все - имя? Ничего, Пакс. Совсем. Прости.
Господи, о чем он думает? О чем думает Роман Годфри, когда говорит такие вещи? Паксу все равно, что Вивиан где-то рядом, он не видит ее, а она не прикасается к нему, поэтому он только тупо кивает на слова о том, что она рядом. Но то, что она появилась в тот момент, когда они снова встретились, это говорит о многом. Эйвери хочет прервать этот поток слов, который не несете за собой ничего, кроме унижения Романа, а Годфри не простит ни себе, ни ему это падение. Но Роман такой упрямый, он так хочет быть услышанным, что Пакстон тихо выдыхает, во все глаза смотря на своего гордого и невозможного слышащего. Если Вивиан знает, о чем он думает, то наверняка сейчас хлопает в ладоши. Потому что Пакс с силой прижимает к себе Годфри, он задыхается от силы того чувства, что обрушилось на него. Подумать только, Роман извиняется перед ним, он сломлен и в этом есть вина Пакса. Он как-то не задумывался до этого, что Роман просто не умеет по-другому, его не научили. А он… Идиот.
- Роман, Роман, тише, - мягко говорит он, понимая, что сдается без боя, но не испытывая по этому поводу никаких угрызений совести.- Романом тебя делает твоя непокорная, порой детская, порой излишне капризная и требовательная, но твоя душа, чертов мальчишка.
Эйвери понимает, что все можно было решить еще раньше, не устраивать этой мучительной разлуки, просто поговорить. Да, возможно, он непоследователен, он поступает не так, как велит ему кодекс чести, но в кои-то веки Пакстон Эйвери слушает сердце. Он гладит Годфри по спине, тихо постанывая от ощущения его тепла наконец-то. Скользит губами по его скуле, заставляя склониться к себе, говорит на ухо, будто кто-то может их услышать.
- Порой ты поступаешь отвратительно, и мне до сих пор хочется тебя выпороть, но почему ты так уверен, что тебя невозможно полюбить? Если забрать у тебя имя, останешься ты, слышишь? Я… черт, я влюбился в тебя не потому, что ты принадлежишь к семье Годфри, поверь мне, - Пакстон слегка отстраняется, прячет улыбку при виде такого явного изумления на лице Романа. Все это стоило того, чтобы об этом сказать так откровенно. – Ты сделал мне больно, я сделал больно тебе, давай закончим на этом нашу войну и приступим к примирению? Я скучал по тебе, балбес.
Только теперь до Пакстона доходит, что за именем и деньгами Годфри, никто не видел его самого. Наглого, капризного, чувственного и недолюбленного парня, которому нужно, чтобы его любили. Странно, что должно было случиться все это, чтобы Эйвери увидел настоящего Романа.
- Ты влюбился в меня? - глупо смотрит на Эйвери, не совсем доверяя своим ушам. А точнее, скорее ему просто хочется услышать это снова. От Эйвери. От него первого. Роман хотел ему это сказать, но язык так и не повернулся. Все-таки, кое какие вещи, даже такие важные, ему было сложно из себя выдавить.
- В смысле, я не прошу это повторять или...ну там, подтверждать. Простоя я как-то думал, что ты... - он выдыхает, не зная, что уже можно сказать. Он говорит ерунду, не наделенную смыслом и лучше замолчать. Пакс сдался, он просто прикоснулся к нему первый, согласился на тепло и на его присутствие. И Роман тянется к нему. Всем своим я. Годфри оттесняет его назад, к автомобилю, и останавливается лишь тогда, когда Пакс упирается задом в машину. Капот поднят, и Роман недовольно рычит, отстраняясь от парня и резко опуская крышку, после резко развернувшись и снова прижимаясь к парню.
- Тогда я поступлю, как Роман Годфри, ты же не против, да? - улыбается, искренне и заговорчески, и слегка приподнимает парня, усаживая на капот машины. Смеется, раздвигая его ноги и устраиваясь между, чуть наклоняясь и касаясь губами его шеи. Обычно Роман мог выкинуть такой финт с барышнями, но плевал он на это. Он хочет его касаться. Истосковался, скучал дико. И ему теперь уж все равно, какой из проявления нежности в его стиле выглядит менее унизительным для Пакса. Если он не поцелует его сейчас, то просто взорвется.
Губы Романа скользят по шее парня, он порыкивает, скользя руками по его телу, и ведь он без рубашки, от этого еще приятнее. Покусывает, касается губами его скулы, впивается в его губы поцелуем. К черту прилюдии, ему тошно без него. Пальцы цепляются за бедра, вжимаясь крепче, Роман напирает, и еще чуть-чуть и он бы повалил его на капот, но в это время где-то позади, но уже близко - с каждой секундой звук все громче - слышится полицейская сирена. Роман открывается от Пакса, оглядываясь через плечо.
- Копы. - он не сразу понимает, что это не просто стремительный вызов, это сюда, в мастерскую. Он оборачивается к Эйвери и его лицо меняется. - Мать..
Выдыхает, словно это что-то изменит, сильнее цепляется за Пакса. И вот позади слышится рев шин. А затем и это "руки вверх". Как преступникам, ей богу.
- Роман Годфри, отойдите от машины...и Пакстона Эйвери! - в этом дополнении слышится удивление, и Роман скалится. Отходит, но руки не поднимает, да и команды пока что не было. К ним устремляются два копа, с наручниками, и закатив глаза, Годфри стонет.
- Да вы издеваетесь. Что за шуточки? Или что, Гластонбери теперь место явной нетерпимости к однополой связи? - дергает руками, недовольно шикая на копа, слишком сильно затянувшего браслеты.
- Роман Годфри, вы арестованы.. - он слышит, как рядом с ним тоже самое говорят и Паксу, и не может понять в чем дело. Дергает руками, а его подталкивают к машине.
- Пакс! Что вы... Да отпусти ты меня! Эйв!
Здесь не обошлось без крысы. И Роман чуял, что за крыса это могла быть. Так и хотел сейчас стать тем сапогом,которая ее раздавит.
Он не ждет ответного признания, потому что слова для Пакстона значат немного, ему достаточно того, как резко меняется Роман, как смотрит на него, как жадно и сладко целует. Все теряет свое значение, когда он оказывается в руках Годфри, когда стонет под его прикосновениями, ощущая, как быстро по венам течет жидкий огонь.
- Я буду рад, если ты поступишь, как Роман Годфри, – тихо смеется он, отвечая чуть запоздало, слишком погруженный в страсть, о которой так скучал.
Он бы сдал свои позиции прямо здесь, отдался ему на капоте чертовой машины, позабыв о хоть какой-то любви к уюту, потому что желание безумно и беспощадно. Он дергается, чтобы ощутить его еще ближе, жадно отвечая на поцелуи, забывая обо всем, что между ними было плохом.
Но почему-то полицейская сирена не стала для него сюрпризом. Он знал, что Линн его сдаст, он знал, но ничего не сделал для того, чтобы сбежать. Эйвери ответно цепляется за Романа, не желая расставаться с ним, напоследок целуя его в шею, до того как их растащили копы. Пакстон смотрит только на него, словно пытаясь запомнить. У него судимость, у него срок, вряд ли он выйдет из этого так быстро.
- Пакстон Эйвери, вы обвиняетесь в непреднамеренном убийстве, вождении в нетрезвом виде и сокрытии преступления, - коп говорит что-то еще, но Пакс откровенно его игнорирует, он смотрит на то, как Годфри усаживают в машину.
Их усадили в разные автомобили, и после этого Эйвери несколько часов не видел Романа. Его устроили в камере, наградив парой сочных ударов в солнечное сплетение, будто он был хладнокровным убийцей. Пакс заполз на койку, закашлявшись после ударов. Главное, чтобы Романа освободили. Его мамаша не позволит ему остаться в застенках тюрьмы, а уж он-то, Пакстон, как-нибудь справится со всем этим, ему не впервой. Он только жалеет, что они, черт возьми, не успели побыть наедине, ведь теперь неизвестно, когда он сможет вновь обнять Романа и захочет ли тот этого. Эйвери сам не замечает, как погружается в неглубокий и беспокойный сон, недовольно утыкаясь носом в куцую подушку, пытаясь согреться, ведь он так и попал в камеру без рубашки.
Его будет шум открывающейся двери и грубое:
- Эйвери, на выход.
Пакстон с трудом сдирает себя с койки и без лишних вопросов выходит, ухмыляясь копу, который еле удержался, чтобы ему не врезать хорошенько. Он встряхивается, а потом просто не верит своим глазам: он видит удаляющуюся фигуру Линн Годфри, а сам попадает в объятия Романа, которому уж точно плевать на окружающих их офицеров полиции.
- Пойдем домой, Роман, что-то я как-то чертовски устал, – деланно ворчит он, даже не спрашивая, каким образом его мать их вытащила. Странная женщина: захотела – упрятала за решетку, захотела – освободила. В машине, которую на этот раз ведет какой-то мужик - водитель? - Эйвери прилипает к Роману, утыкаясь носом ему в шею, прикрывая глаза, отчего-то дьявольски довольный, как все это складывается.
Отредактировано Paxton Avery (2014-02-07 20:11:26)
- Как это понимать? - Роман влетел в дом, будто ему кто придал ускорения. Линн сидела за столом, пролистывая новости и потягивая чай. Рядом дымилась сигарета. - Я с тобой говорю!
Его не повезли в участок. Не зря же их посадили в разные автомобили. Его высадили у дома и сняли наручники, стараясь не смотреть на парня, но Роман усердно заглядывал в лица копам: столько презрения. Какая приятная и знакомая атмосфера.
Мать не отвечала. Игнорировала. Пролистывая веб-страницы на планшете. Злость, ярость поднималась из глубин его души. Сейчас Эйва увозят в отделение. Его бросят в камеру, повесят на него убийство и бог весть что знает еще, и Годфри это ну никак вообще не устраивало.
- Говори! - стучит кулаком по столу, и отходит, нервно кружа по столовой.
- Сядь. - сухо указывает Линн на стул напротив и приподнимает глаза на сына. - Сядь, говорю.
Годфри сглатывает, пытается успокоиться, но получается плохо. В конце-концов, он усаживается на стул, зная, что когда мать начинает так холодить, то толку от нее своим извержением вулкана ярости не добьешься.
- Он сбил человека, Роман. Девушку. На твоей машине. Скажи спасибо, что ты не соседствуешь с ним рядом. -она подносит чашку к губам. Непоколебимая. Уверенная в своей правоте и правомерности своих действий. Роман молчит, смотрит на нее так, словно взглядом можно убивать.
- Ну и еще банально...Я не хочу, чтоб моего сына трахал какой-то мальчишка. - она ставит чашку на блюдце, и выдыхает, облокачиваясь на спинку стула. - Послушай, сынок, я предупреждала его. Да и тебя, в общем-то, тоже. Я не хочу видеть этого человека тут. С тобой. Так что сделай мне одолжение, скажи спасибо и прими душ. От тебя воняет...дворнягой.
Линн сморщила носик, демонстрируя высшую степень неприязни и вернулась к чтению новостей. Роман молчал. накапливая, как солнечная батарея, свою злость и ненависть к матери, и когда в голове щелкнуло - накопилось достаточно - он заговорил.
- Вообще-то, это твой сын трахает какого-то мальчишку. Да и ты была той еще дворовой сучкой, пока мой отец не обратил на тебя внимания. Помнишь? Ах и да, мама, вспомни, пожалуйста, что знаю я, но чего не ведает Шарлотта, и подумай еще раз. Иначе через час, тебя здесь не будет. И дворнягой будут звать уже тебя. - он поднялся с места, и пошел прочь из столовой, но вовремя остановился подле матери и с задумчивым выражением, наклонился к ее уху.
- А еще, мам, что делают с убогим щенком, который никому не нужен, и только тянет всех вниз? Его топят. А твоя репутация позволит людям еще немного попритапливать, так, для личного удовлетворения. Пять минут, Линн. А дальше...ну ты поняла, верно?
Годфри покинул дом, остановившись на крыльце и достав из рубашки сигареты. Ему надоели эти игры. Угрозы. Эти ее насмешки и взгляды в сторону Пакстона. Он ему нравится. Да черт возьми, Роман влюблен в него! И он не будет терпеть этот маразм со стороны матери, только потому, что у той - нездоровый интерес к собственному сыну. Пожалуй, из всех Годфри только Шарлотта пока отличалась сравнительной адекватностью. Не прошло и пяти минут, как Линн вышла из дома, вскоре они были в участке, но решать вопрос Линн не торопилась. Роман успел трижды перекурить. Поговорить с Шарли по телефону, словить пару недовольных взглядов от копов, и даже хлебнуть виски, который он нашел в машине матери. Она любит яркие эффекты, и появилась в участке в сопровождении своей свиты. Своего водителя, который никогда не роптал, и, как догадывался Роман, был подкован не только юридически, а еще и неплохо устраивался между ног Линн, когда той того хотелось. Подлиза. Вот ирония. Прикрываясь незначительной должностью, этот мужик знал больше, чем того хотелось бы даже самой Линн.
- Тебе это еще аукнется, милый. Надеюсь, ты доволен. - она вышла из участка, снова подкуривая, и направилась в машину. Роман проводил ее холодным взглядом и остался стоять у дверей. Парочка копов вскоре вышла покурить, и стоявший неподалеку Роман услышал их разговор, хоть те и пытались говорить тише, изредка поглядывая на Годфри.
- ..ну и сука, эта Линн Годфри.
- Тише тебе. Вон ее исчадие ада стоит. Еще нажалуется. - косые взгляды, и Роман хмурится, снова закуривая да глубоко затягиваясь, выдыхая дым через нос.
- Сволочи... Имеют власть и как и кого хотят кладут под себя. Ненавижу таких.
- Ты слышал, что она сказала шефу?
- Ага. Вот же наглость!
- Расскажи, я за кофе ходил.
- Ха, да ты прикинь, - слышится смешок, а после коп сплевывает на асфальт, одаривая Романа уничижительным взглядом.- Ее сынок - хуесос. Спутался с мальчишкой. Линн, якобы, прочла в газете про убийство. Решила отвадить сына от уголовника-дружка. Я всегда знал, что у этой семейки не все дома. Интересно, что там не так с младшенькой.
Дальше Роман не слышал. Он хотел подойти и как следует вмазать этому кретину. Размазать его по асфальту, и даже успел потушить сигарету, но в этот момент вышел Пакс. Он жался, кажется, замерз. Роман бросил взгляд на копов, и тут же обнял Эйвери. Потер ладонями его предплечья, согревая, и заглянул в глаза.
- Ты как? Пошли. - до последнего смотрел на копов, а те - вслед им. В машине Роман обнял Пакса, целуя парня в лоб, и притягивая к себе ближе. Эйв замерз, да и Роман немного тоже устал. Сейчас бы в душ, а потом в постель. Им обоим нужен отдых.
Вы здесь » PENNY DREADFUL » ДОРОГА ДОМОЙ » это медленный яд, если можешь - кричи.