Крики, психи, немного слез, минут двадцать в машине от дома и вот я здесь. А здесь не все так плохо, как я себе представлял. Цвет стен так... успокаивает. Светлые, обнадеживающие стены, хорошо хоть не зеленый цвет болезни. Было бы символично, если вспомнить причину, по которой родители решили привести меня сюда. Нет, правда, на самом деле мне не страшно, ничуть. А на бегающий по стенам взгляд не обращайте внимания. Я знаю, что я не псих. Не псих же? Не псих. Все нормально. Я мысленно успокаиваю сам себя, потому что мандраж все же пробирает. Не стоило когда-то смотреть этот бред про ранние представления людей об иной сексуальной ориентации и последующие попытки "вылечить" человека от этого. Здесь же нет никаких штуковин для кастрации, спасибо мозг, что напомнил, как они выглядят и с каким омерзительным звуком они применяются на конях. Сейчас я проклинал себя за свое любопытство смотреть передачи про коней и гомосексуалов. Энимал плэнэт, будь ты проклят. Я осмотрелся в поисках предметов, похожих на электрошок, но было бы странно, если бы они находились недалеко от приемной, в которой я сейчас сидел и размышлял, ерзая на стуле от страха, что мои мысли подтвердятся. Даже если так и пытали, сейчас уже все в прошлом и есть более гуманные методы... Стоп. Какие еще методы? Я не болен. Я. Не. Болен. Это не лечится, это же не болезнь. Вытираю проступившую на лбу испарину и сглатываю. Появись только шанс улизнуть от сюда, я бы незамедлительно сбежал. Но отец стоит у двери, перекрыв мне путь, а мать сидит рядом и нервно посматривает на меня, словно я могу за секунды заставить свой мозг превратиться в кашицу, тем самым умерев, так и не дойдя к доктору. До сих пор в голове не укладывается, что самые родные мне люди решили сдать меня в психушку. Меня, единственного продолжателя рода. Ах да, я же сказал, что не буду его продолжать.
Вот, от кого я такого не ожидал, так от матери. Она выдала меня, она все рассказала отцу. Ну а тот, понятное дело, сошел с ума, в чем, впрочем, убеждал меня. Но только я не сошел с ума. Я здоров. Такое чувство, что мы чужие друг другу люди. С кем же я тогда жил столько лет? С посторонними? С теми, кому плевать, здоров ли я или болен, главное, что по девочкам? Я, конечно, понимаю, что приходит им на ум при одном только упоминании слова "нетрадиционный". Картины, где меня жестко связывают, закрывают глаза и пихают в рот гениталии, попутно смазывая анальное отверстие смазкой. Неважно, в общем. Они не хотят ни выслушать, но понять, зачем? Лучше повести меня по всем врачам, узнать, не болен ли я СПИДом или можно и вовсе сделать меня "нормальным". Это не справедливо. Они не могут понять, что, не скажи я им ничего, они бы так и воспринимали меня ангелочком, отчаянно желающим помогать папе с бизнесом и ходить на свидания с одноклассницами. Тот случай, когда правда все рушит, а неведение - благо. Смотреть на родных не могу. Кажется, что все рушится. Вся жизнь моя катится по рельсам под откос с громкими гудками, а мое будущее привязано к тем самым рельсам и рвется, крича и моля помочь.
- Миссис Сандерс? Я думаю, Вы можете пройти к доктору Цанн, она освободилась.
Во рту все пересохло, не сравнится ни с какой Сахарой или Намиб, вообще не сравнится. Я ошалело посмотрел на отца, словно можно было еще договориться мирным путем и уйти, но нет, он грозно посмотрел на меня с секунду и отвел взгляд. И я понурившись зашел в кабинет.

Отредактировано Troye Sanders (2014-05-09 08:32:45)

Едва скрипнула дверь и я оказался внутри, этот холодный ком в груди начал еще и пульсировать, подбивая выбить окно и плевал я на высоту. Дыхание частое, ладони мокрые, я на взводе. Родители это прекрасно понимают, но делают вид, что так и надо. Они привели собственного сына в дурдом. Отберите у них лицензию на содержание детей и последующее их создание. Даже на попытки создания. Хотя, теперь, если все сложится "удачно", им больше не придется содержать меня. Комнату, наверное, сдадут какому-нибудь бездомному, да еще и возрадуются, что меньше денег будут тратить, ведь одежда, еда, учеба, теперь не надо будет все это оплачивать. Здесь меня и выучат, и оденут по моде, и накормят, чтобы не умер. Не жизнь, а малина. А еще встряхнут током, полечат таблетками мое голубое неправильное сознание, положат в горячущие ванны и заставят жарить свое тело, много интересного мне предстоит. Эти все мысли пронеслись за раз, пока я стоял в дверях, все еще не впуская родителей внутрь, осматриваясь. Здесь было даже уютно, если не думать, что человек, сидящий в этом кабинете, способен отправить меня в ад. Светлые тона преобладают, наверное, для того, чтобы клиенты хоть немного успокоились. Минимум мебели, журналы на столике перед диваном, большой рабочий стол с ноутбуком и кипой бумаг в ящичках, Небольшой шкаф с книгами, окно с жалюзи. Последнее манит свободой, странно, что на него еще не поставили решетку. Почти не сотрясаясь от гребаного страха сажусь в кресло напротив дамы. Судя по всему, это и есть вершитель моей судьбы. Длинные густые локоны, спокойный и уверенный взгляд, костюм. Пахнет сигаретным дымом. Не от него, но начинаю кашлять, при том, что не болею. Господи, что творится с моим телом, я не властен над ним более. Очень вовремя. Про себя думаю, что надо быть увереннее. В любом случае мне нужно будет с ней говорить, иначе она и без моих попыток оправдания просто сошлет меня в 6 палату. Установив зрительный контакт, откидываюсь на спинку стула, облизнув губы.
- Здравствуйте.
Ах да, там сзади мои предатели стоят. Вероятно, их стоит выставить, иначе проблематично будет высказываться.
- Вы, - делаю ударение со злостью и болью в голосе, - уже все, что могли сделали, можете подождать снаружи.
Вновь поворачиваюсь к женщине в костюме и вздыхаю. Это будет долгий разговор, мне есть, что сказать.

Ха-ха-ха, можно было подумать, они вот так просто оставят меня одного. Конечно, они будут уперто стоять, что странно. Раз уж привели сюда, будьте добры, свалите из кабинета. Приятно, что доктор заняла мою сторону, попросив выйти родителей. Теперь, когда мы здесь одни, мне становится немного легче. Нет этого укоризненного взгляда, словно я нагадивший щенок. Нет матери, что смотрит также, но иногда во взгляде сквозит то ли сочувствие, то ли немая просьба простить ее за содеянное, чего она, конечно, не дождется. Я почти физически чувствую, как оковы спадают и двигаться становится гораздо приятнее и свободнее. И горло больше не сковывает нежелание ни с кем разговаривать, наоборот, раз за это заплатят, он выговорится вдоволь.
- Что ж, начнем. У меня, как Вы могли уже заметить, небольшие недопонимания с родителями. Ну так, ничего серьезного. Просто они свято верят, что ориентация может быть неправильной. Ну, знаете, как уравнения по математике, где-то в моих мозгах ошибка, которую, по их убеждениям, можно устранить. А еще им, кажется, страшно. Нет, не за меня, что за меня бояться, я же не залечу от первого встречного, им страшно, что они сами станут ненормальными. Или что за их спинами будут шептаться, что у них сын - урод. Только шепчутся не за их спинами, а за моей. Каждый день каждой недели каждого года, интересно, когда уже всем надоест? Вот правда, скажите мне, неужели это я псих? Неужели люди настолько глупы, что не понимают, что я обычный человек? Как и они, и, может, даже лучше их. Это же не заразно, это же выбор каждого, так почему от моего выбора все шарахаются, как от больного туберкулезом? - голос постепенно возрастал, а я чувствовал себя все раскованнее. - Где логика? Я не убиваю людей, я не ношу оружие, я не пытаю морских свинок косметикой и не сдираю кожу с жаб, я даже не торгую коксом. Черт, да я даже не курю и не пью, если уж на то пошло!
Меня прорвало на несправедливость мира ко мне. Пусть это не весь мир, пусть это лишь Гластонбери считал меня бактерией рака на собственном теле, но в тот момент, как и во все предыдущие моменты унижения, я считал себя единственным обделенным и униженным. И пусть я был слегка эгоистичен, но мы пришли говорить про меня и моих тараканов, так что это простительно.
Выдохнув, я вновь откинулся на спинку, даже не заметив, как в порыве ярости наклонился ближе к женщине, словно так меня было лучше слышно. Я был близок к тому, чтобы расплакаться, и стал уже было задыхаться, а грудную клетку атаковали спазмы, но я взял себя в руки и не дал волю чувствам и лишний повод для упрека со стороны отца. Возможно, это слишком импульсивно, но явно доктора таким не напугаешь, она и что похлеще в этих стенах видела. Я провел рукой по лицу в полном непонимании что делать и как жить дальше, затем посмотрел на психиатра с надеждой, что она решит все мои беды и несчастья.

Отредактировано Troye Sanders (2014-05-20 14:20:00)

Было несомненно глупо и по-детски неосмысленно считать, что один визит к психиатру изменит все, что творилось со мной на протяжении нескольких лет, жизнь засияет новыми красками, все мои враги будут повержены и со стыдом изгнаны из королевства, а родители поймут свои ошибки и будут просить прощения. Но начало такой картине уже было положено, возможно, когда-нибудь так оно все и будет. Что-то из несбыточного.
Шарик для пин-понга, что словно застрял в горле и мешал нормально дышать и говорить, никак не проходил. Я был на грани. И если пару секунд назад я говорил себе, что не буду плакать, что это недостойно общественного поведения, то сейчас я простил бы себе такой выплеск эмоций. Стараясь дышать глубже, чтобы тело перестало сотрясаться, я прикрыл глаза пальцами и понемногу стал успокаиваться.Некоторое время спустя я уже спокойно вернулся к разговору.
- Да, конечно, я Трой, - спохватился я и представился. Сам же я не помнил, как зовут доктора. Помню, что несколько минут назад ее секретарша, кажется, упоминала ее имя или фамилию, но я был слишком в немой истерике, чтобы вообще слышать и осознавать, что говорят и кого как зовут. На просьбу о полной истории я замялся.
- Думаю, стоит начать с того дня, когда в школе, эпицентре зла, зародились первые подозрения. Случилось это примерно года два назад, я точно не помню. Помню, что это было на физкультуре, после этого урока многое изменилось. У меня тогда была справка об освобождении, а урок проходил в бассейне. Прогуливать уроки никто не позволял, мне оставалось сидеть на скамейке и ждать звонка. Тогда я еще увлекался рисованием, решил побаловаться, ну и нарисовал некоторых... мальчиков... - как сейчас помню, у Майка Стивенсона стянули плавки в воде, я вовремя увидел картину. Не стоит труда догадаться, что я в тот день изобразил на бумаге. - В общем, они случайно увидели мои рисунки, по школе пошли слухи, ну а где слухи, там и уверенность, там и обзывательства, так я и стал "открытым". Сначала я пытался сам шутить на эту тему, ну, знаете, типа если самому подыгрывать, то всем наскучит и все забудут. Но нет, дело в том, что я четко знал, что они правы, они говорят правду, пусть и в не совсем приятной форме. И в итоге я смирился. Просто отгородился от всего этого, синяки по телу, порванные учебники и тетради, все это стало таким привычным, всем же надо как-то самоутверждаться. Я знал, что есть кто-то, кто примет меня таким, какой я есть, кому плевать, что там говорят, главное, что я здоров и жив. Но нет, даже эти люди считают меня уродом, недостойным проживания под одной с ними крышей, - улыбка вышла ненормально грустной. Я вздохнул. Когда вот так выкладываешь свою историю, то, чем ты жил, ты понимаешь, насколько все неправильно. Все же это полезно, иногда рассказать кому-то свою жизнь. Все эти мысли, что путаются в голове, мешаются, теперь не беспокоят меня.
- Как думаете, мне стоит сменить школу? Город? Страну? Лучше сразу планету, - вопрос лишь отчасти был шуткой.