Если ад перфекциониста и существует на нашей планете, то  для меня в данный момент он сосредоточился в этой небольшой комнатенке, на двери которой металлическим холодом поблескивает табличка с выгравированным Mayers, M.D. Хозяин кабинета, ничем не примечательный ортопед городской больницы Гластонбери, решил уйти в отпуск сразу же, стоило моей ноге переступить порог этой богадельни, и судя по тому, что меня сейчас окружало, он-то как раз насчет обстановки не переживал. Я сидел на обычном офисном кресле, чья цена в базарный день не превысила бы и тридцати евро, а взгляд упирался в противоположную стену, которая была сплошь увешана пестрыми детскими рисунками. Вырванные альбомные листы, клочки из блокнотов, тетрадные развороты в клетку - все они были испещрены солнышками, домиками, цветочками и, конечно же, людьми, тела которых изгибались в таких причудливых формах, что про себя я сразу же наградил их синдромом Марфана. В детстве мне не нравилось рисовать - я считал это бесполезной тратой времени, потому что мои каракули впечатляли родителей гораздо меньше, чем, к примеру, самостоятельно выращенный бактериофаг или вызубренные названия костей на латыни. Хотя что я требую от детей человека, который, получив медицинское образование, оформил подписку на журнал "Очевидное и Невероятное"? То есть, я могу понять многое, но не высадку пришельцев на кукурузном поле в Техасе и последующую беременность жены фермера маленькими зелеными человечками. Когда я нервничаю, мне лучше не встречаться с людьми и переключать внимание на мелочи - психоаналитик советует складывать паззлы, причем желательно не на планшете, а вполне реальные кусочки фигурного картона, которые составленные в нужной последовательности количеством двух тысяч штук дадут мне изображение замка на утесе. Не знаю, для чего я взял головоломку с собой в Гластонбери - эта поездка не предвещала собой никакого стресса, за исключением, разве что, трепетного ожидания триумфа, когда мой доморощенный чемпион станет на ноги и скажет мне, что теперь готов для мировых рекордов.
- Scheisse! - вырывается сквозь стиснутые губы, и одним отрывистым движением я запускаю крышку от коробки с паззлом в стену. Несколько рисунков, до этого хлипко болтавшихся на разноцветных канцелярских кнопках, с тихим шелестом пикируют вниз и, застряв в щели плинтуса, робко зависают по стойке смирно. Один мой пациент - олигарх из Сибири, прочно обосновавшийся в Лондоне на протяжении последних лет двадцати - долго пытался научить меня материться по-русски, но, несмотря на все его старания, в самые ответственные моменты вместо знаменитого на весь мир "блять", из меня все равно прут лающие, отрывистые, но такие родные сердцу слова.
- Дерьмо, - повторяю на выдохе, уже более глубокомысленно и по-английски, - дерьмоооо, - как будто все еще не могу успокоиться и запускаю пальцы в волосы, уперевшись локтями в тонкую столешницу, засыпанную мелкими кусочками паззла. В кабинете тесно и душно, а на светлых жалюзи, призванных защищать пространство от мифических солнечных лучей, лежит ровный слой пыли, одна мысль о которой пробуждает во мне желание сначала наглотаться кларитина, потом подышать сальбутамолом, а после хорошенько почихать и почесаться. Именно в такой последовательности. Одна девушка в течение четырех лет совместной жизни пыталась внушить мне, что я не аллергик, а просто капризный тридцатилетний ребенок, но у нее ничего не вышло. Наверное, жаль.
- Здравствуйте, Тереза, это доктор Мозер, - номер благочестивой старушки, хозяйничающей в моем съемном доме в Гластонбери, с некоторых пор на быстром наборе, - Нет-нет, у меня все отлично, просто хотел узнать, не забыли ли вы о моей просьбе найти телефон какой-нибудь клининговой службы. Ну да, знаете, которые занимаются уборкой, - между делом пытаюсь подобрать паззл к кусочку с водой, - В кабинете так пыльно, а у меня аллергия, и было бы чудно... - мою глубокую мысль прерывает короткий стук в дверь и, так и не сумев пристроить в нужное место частичку морских брызг, я спешу закончить разговор, - Тереза, созвонимся позже, ко мне пришли. Входите,- повышаю голос, обращаясь уже к тому, кто пока что находился за дверью, а после наклоняюсь, чтобы поднять с пола несколько упавших паззлов.
- Знаете, вы совершенно зря тратите свое время, если надеетесь, что я передумаю. На досудебное урегулирование конфликта я не настроен, своей вины не признаю, так что можете передать Норману мои наилучшие пожелания, - поиски пропавших под столом кусочков головоломки затянулись, и я, право, не постеснялся высказать визитеру свою точку зрения, даже не удосужившись обронить в его сторону ни единого любопытствующего взгляда. Как выяснилось мгновением позже - очень зря.
- Грэйс? - каждый мускул моего лица напрягается во имя успешной попытки сокрытия истинной степени удивления, - Что ж, по крайней мере теперь я понимаю, почему адвокат Нормана так настаивал на личной встрече, - вышколенная годами самодисциплина позволяет мне собраться буквально за пару секунд и результативно расплавиться в улыбке с прищуром, - Соскучилась или решила лично пригрозить мне судебными взысканиями?

Отредактировано Ralf Moser (2014-04-16 04:30:12)

По правилам банального этикета, когда женщина входит в помещение, мужчине полагается встать - хотя бы для того, чтобы поприветствовать ее, и, знаете, гувернантки в детстве здорово потрудились, вбивая подобные прописные истины в мою светлую голову. Отложив в сторону тщательно подобранные кусочки паззла, я легко поднимаюсь из кресла, делаю несколько шагов по направлению к Грэйс и по привычке приваливаюсь бедром к столу, чья конструкция далека от фундаментальности дубового массива моего рабочего места в Лондоне.
- Полностью согласен. Если прямо сейчас я скончаюсь от отека Квинке, вдаришь по Гластонберийской больнице вторым иском? - она подходит так близко, что обонятельные рецепторы улавливают мягкий запах декоративной косметики, умело подчеркивающей ее настолько острые скулы, что, кажется, одно неосторожное движение, и на моей щеке появится еще один порез; первым я наградил себя сам, когда ранним утром избавлялся от трехдневной щетины.
- Выглядишь сногсшибательно, - вместо приветствия осознанно подставляю ее алым губам пораненную щеку, чувствуя, как хищно они касаются едва поджившей корочки, - за столько лет работы ты все же не смогла усвоить, что, идя в больницу, уместно выглядеть скромнее, - медленно выпрямившись, я отрываюсь бедром от угла столешницы и вдоволь наслаждаюсь нашей разницей в росте, с удовлетворенной улыбкой глядя на Грэйс сверху вниз, - тут люди теряют ноги, становятся инвалидами, в конце-концов умирают. Твоими услугами ведь не пользуются, когда все прошло успешно? - задав этот риторический вопрос, я касаюсь подушечкой большого пальца участка кожи, где сейчас сияет красный отпечаток женских губ, и, ощущая легкое саднение в порезе, начинаю педантично уничтожать следы недавнего поцелуя. Когда пять лет назад, приземлившись в Хитроу, я мерил пружинящими шагами просторный холл пафосного до тошноты отеля Savoy, номер Грэйс по памяти я набирал на дисплее мобильного телефона каждые пятнадцать минут - затем, наверное, чтобы тут же стереть, не успев нажать зеленую клавишу вызова. Мне почему-то казалось, что она тут же прилетит, стоит мне лишь сказать ей заветные пару слов; таким образом решение о нашем воссоединении, в моем представлении, лежало целиком и полностью на мне, но каково же было мое удивление, когда в ответ на свои пьяные признания в третьем часу ночи я получил решительное и бескомпромиссное "нет". Я был так оглушен и дезориентирован, что даже протрезвел, но потом почему-то все равно сунул голову под ледяные струи воды, как будто это в действительности могло хоть что-то изменить. Наверное, она почувствовала степень моей растерянности, ну или алкогольного опьянения, потому что через минут пятнадцать, когда я уже сидел на мраморном полу ванной и по моей шее стекали капли холодной воды, на телефон пришло короткое смс: "пожалуйста, не звони мне больше". Стерва, она прекрасно знала, что я и без просьб не набрал бы ее номер снова, но жирную точку все еще хотела оставить за собой. И тогда я нажал на вызов в последний раз, тогда я высказал ей все, что думаю о ней и ее гребаных ультиматумах - умолчал лишь о купленном кольце, которое вычурной коробочкой прожигало карман моего пиджака в тот злосчастный вечер - а после что было силы запустил телефон в противоположную стену, вызвав негодование в соседнем номере, где два состоятельных бизнесмена развлекались в джакузи с барышнями из эскорта, предварительно освободив безымянные пальцы от напоминаний о брачных узах. Кто-то прячет кольцо, чтобы хотя бы на ночь стать свободным, а кто-то, кто совсем не обременен обязательствами, по непонятным причинам хранит знак несостоявшейся помолвки вот уже который год.
- Самой не смешно? - расположившись напротив, я снова прислоняюсь задом к краю столешницы и обращаю на Грэйс свой почти по-отечески заботливый взгляд, - Мне плевать на больницу: если это порадует твои прекрасные очи, можешь хоть пепелище после себя оставить. Но так уж вышло, что опорочить мои поседевшие виски пока не удастся, - в притворном сожалении я развожу руками и, закатив по локоть рукава белоснежные медицинского халата, упираюсь ладонями в гладкую поверхность стола, - В любом случае, мне прямо болезненно любопытно посмотреть, как ты попробуешь на меня надавить. Я ведь сам учил тебя. Давай же, meine Liebe, потешь самолюбие.

Отредактировано Ralf Moser (2014-04-17 19:39:01)

- Если в наших отношениях и было что-то выдуманное, то это явно не моя аллергия, - учтиво огрызнувшись, я делаю вид, что внимательно разглядываю собственные пальцы, на которых еще сохранились глянцевые разводы алой помады, чтобы буквально через несколько мгновений уничтожить их решительным трением кожи большого об указательный. В словах Грэйс есть доля правды; я никогда не был аллергиком в классически медицинском понимании этого термина, но существует ряд вещей, способных за короткий период вызвать у меня похожую симптоматику: грязь, шерсть, цветочная пыльца, но в большей степени непроходимая тупость и неспособность анализировать очевидные вещи. Задумчиво касаясь кончиками пальцев гладко выбритой щеки, я совсем не кстати вспоминаю о том, что по любому мало-мальски значимому поводу просторная квартира Грэйс наполнялась цветами. Комнатные растения в вычурных горшках, громоздкие букеты в напольных вазах и лаконичные композиции, расставленные в случайном порядке на большинстве горизонтальных поверхностей не всегда содержали открытки с именем отправителя, и эти таинственные анонимы доводили меня до эмоционального исступления, заставляя срывать голос, преодолевая сухое першение в горле, и кашлять ровно до тех пор, пока мое лицо не приобретет напряженно-пунцовый оттенок. На шее вздуются синеватые вены, а пальцы будут гнуть столовые приборы, пока локти до упрямого скрипа упираются в поверхность обеденного стола - и тогда Грэйс равнодушно скомкает белоснежную салфетку, лежащую на коленях, кинет ее на стол прямо в миску с моим любимым салатом и молча уйдет в постель смотреть фильм. Какой-то громкий и до омерзения бессмысленный. Пока я буду методично и даже как-то остервенело избавлять комнаты от цветов, ее вдруг охватят слезы, будто бы давно заготовленные, будто бы специально утаенные для этого момента слезы. Она уткнется в мою подушку и начнет пропитывать ее соленой влагой - с чувством тайного превосходства и торжественного облегчения, наполняя нашу общую постель своей собственной болью. Больше не думая о том, удастся ли ей задать мне ненужный, глупый и не требующий ответа вопрос: за что?

- Хм, ну раз комплименты сегодня не пользуются популярностью, могу сказать, что эта юбка тебя полнит, - пожимаю плечами и кривлю губы в безразличной улыбке. На самом деле - не полнит, а идеально выгодно подчеркивает контраст между осиной талией и излишне округлыми бедрами, и я ведь не надеюсь, что мой сарказм будет воспринят всерьез, зато разозлит, раззадорит, заставит обнажить острые зубы отнюдь не в благосклонной улыбке. Грэйс смотрит на меня в упор, по-юношески задрав острый подбородок, и я с энтузиазмом отвечаю на ее вызов, будучи уверенным в том, что вот-вот, и мне удастся выудить из ее пронзительно-голубых глаз нужную тональность, но именно в этот момент она бесследно исчезает.
- Если верить в твою успешность - прости, я не слежу за чужими карьерными взлетами - то суд любит дерзких брюнеток с классной задницей. Когда это оценят и присяжные, то о деле мы может и не начинать говорить, мое фиаско будет очевидно, - нет никакой логики в иррациональности человеческих эмоций, и мне никогда не удастся понять, каким образом шайка случайных людей могут судить любого, кто потратил большую часть своей жизни на образование. Мой горький опыт показывает, что спасение жизней ценят непозволительно высоко ровно до первой ошибки - а потом неудачники от медицины погружаются в ад, кишащий судебными исками, алчными родственниками безутешных пациентов и косыми взглядами коллег. Ничего интересного.
- Твой клиент сам захотел вставить в себя искусственные суставы, чтобы добиться успеха даже таким варварским методом. Видишь ли, синтетический материал в теле как допинг не расценивают, так что, - я тяжело вздыхаю в приторном сожалении поджимаю уголки рта, - Зато теперь Норман точно знает: не судьба. И никаких тебе душевных терзаний, никаких ультиматумов, - выделив голосом последнее слово, я цепко прислушиваюсь к внезапно повисшей в комнате тишине и наблюдаю за тем, как проступают на напряженных предплечьях яркие вены. Грэйс плавно поднимается со стула и начинает обход моего временного кабинета, вооружившись хищным оскалом львицы; я нутром чувствую ее приближение сзади, каждый миллиметр кожи словно наливается липким электричеством, и когда горячее дыхание обдает затылок волной приглушенного шепота, единственное, что я могу сделать, чтобы скрыть свою растущую заинтересованность - разрядиться сдержанным смехом.
- Я все же ошибся насчет успешности твоей карьеры, и тебе приходится подрабатывать репортером в какой-нибудь грязной газетенке? Диктофон. Это действительно забавно.

Через пару дней исполнится ровно месяц с тех пор, как я лишил талантливого фристайлиста Нормана Уркхарта не только чемпионских амбиций, но и банальной возможности вести привычный образ жизни. Когда его жена, буквально по кусочкам вылепленная умелыми руками пластических хирургов, картинно заламывала тонкие запястья и взывала к моим гипотетическим детям ("как бы вы почувствовали себя, если бы вдруг осознали, что больше никогда не сможете пробежаться по пляжу со своими детьми?), я смотрел на нее как минимум с непониманием, а если уж говорить совсем откровенно, то хотел позвонить охране и попросить ее сопроводить излишне эмоциональную барышню в кабинет психолога. Во-первых, у меня нет детей, а если бы и были, у меня хватило бы ума найти достойную альтернативу забегам по пляжу. Во-вторых, протезирование и реабилитация пациентов, перенесших ампутацию конечностей, на сегодняшний день находятся на таком уровне, что, при желании, Норман сможет, если не бегать, то уж ходить по пляжу - абсолютно точно. А в-третьих, мертвый муж с ногами для вас болен ценен, чем живой инвалид? В ответ она назвала меня бессердечной скотиной и ужасным врачом, а потом громко хлопнула дверью. И если насчет ужасного врача я спорить и не собирался ввиду абсурдности данного факта, то вот моя мифическая бессердечность резала слух уже не в первый раз. Что ей толку от моих эмоций? Разве кому-то в данный момент стало бы легче, если бы я присоединился к хору плакальщиков по загубленной карьере Нормана, разве, покорившись моим слезам, они бы отозвали многомиллионный иск, или, быть может, поменяли мнение о моем профессионализме? За сочувствием я бы отправлял людей к психоаналитикам: они берут почасовую оплату, а в будущем им сложно вменить нечто большее, чем доведение до суицида.
- Спасибо, что уточнила. А то мне почему-то казалось, что каждое твое действие направлено как раз на то, чтобы привлечь мое внимание. Но, выходит, я ошибся, - с видом проигравшего мне приходится развести руки в стороны и скорбно поджать уголки рта. Грэйс сейчас напоминает мне пятнадцатилетнюю школьницу, изо всех сил старающуюся доказать родителям, что она уже взрослая и достаточно самостоятельная для того, чтобы не ночевать дома, чтобы уезжать из города с друзьями на выходные, чтобы позволять понравившемуся мальчику стягивать с себя белье на заднем сиденьи папиного авто и даже не пытаться при этом врать о любви. Но вся проблема в том, что я не имею ни малейшего отношения к родителям Грэйс, а ей, в свою очередь, уже давно не шестнадцать, поэтому сама ситуация вызывает во мне некую помесь умиления и любопытства: как минимум, как далеко она сможет зайти в попытках утвердить мнимую независимость.
- Не путай, пожалуйста. Я называл тебя далекой от медицины, но недалекой - никогда. В этом случае я бы не стал спать с тобой даже при наличии такой классной задницы, - когда я выговариваю свое фирменное "р", и корень языка упирается в заднюю стенку глотки, я буквально кожей чувствую, как сбивается ее дыхание на моей шее. Произношение истинного немца всегда можно с легкостью отличить именно по одной этой букве, в то время как иностранцы пытаются подражать нам, толкаясь кончиком языка в твердое небо или же забавно картавя.
- Скажи мне, ну а тебе-то что с моей неудачи? - в свойственной мне манере я лениво растягиваю слова, меланхолично рассматривая стенку напротив, - Неужели все так плохо, что ты сейчас с помощью этих громких слов пытаешься самоутвердиться? - медленно поворачивая голову вполоборота, я подчиняюсь ориентирам жаркого дыхания и прикрываю глаза в полутоне улыбки, - Чем меньше смелости, тем ярче помада, м, Грэйси? - еще пара-тройка миллиметров - и я могу стирать густой матовый слой собственным жадным ртом, могу властно хватать ее губы зубами в исступленной попытке за несколько секунд вернуть упущенные пару лет, но где-то под  ребрами есть ощущение, что такую вольность мы друг другу сейчас простить не способны. Максимум, который я могу себе позволить - мимолетное касание виском выбившейся пряди ее шелковистых волос - и, вдохнув запах знакомого парфюма, тут же отпрянуть.
- Что я должен понимать? - повернувшись к ней лицом, я будто копирую ее позу, упираясь ладонями в поверхность стола, - Мне кажется, это тебе пора понять, что как только мне надоест играть с тобой в гляделки, я сообщу своему адвокату о конфликте интересов, и обвинение станет представлять кто-то другой, - я хочу усадить ее к себе на колени и мучительно долго гладить по волосам, пока она наконец не признает, что ей на самом-то деле плевать на Уркхарта, и вся эта драма изрядно надуманна.
- Но давай ты постараешься, чтобы мне не надоело? Я, откровенно говоря, очень скучал.