Его все еще трясет, хотя он старается не показывать это Роману. Еще не хватало, чтобы он видел, как Пакс боится. Вивиан пережила столько, а потом так несправедливо умерла, а он не может ощутить себя виноватым. Усталым – да, испуганным – немного, но ведь он не обязан ощущать себя должником перед погибшей Вив. Роман раздевается, укладываясь рядом с ним, вынимая сигарету, докуривая, но Пакс просто улыбается, сухо и отстраненно.
- Да, Вивиан немного рассказала про себя, – выдыхает, морщась от странного ощущения, будто это его только что изнасиловали. Это было ужасно, на самом деле страшно, такого он бы не пожелал даже самой последней шлюхе. – Ее изнасиловали. Всего за несколько минут до того, как я убил ее, ее изнасиловали, прижав к дереву.
Эйвери сам тянется к Годфри, но на этот раз скорее за утешением, утыкаясь носом в его голую грудь, сплетая свои ноги с его, ощущая, насколько крепко они слились в объятии. Но на этот раз возбуждения нет, только желание ощущать чужое тепло, вжиматься кожа в кожу, будто ничего больше с ними не случится.
- Нам надо помочь ей, – шепчет он ему на ухо, зарывается лицом в шею, прячась от всего этого безумия в теплой коже, пахнущей свежестью, табаком и виски. – Слышишь, Роман? Нам надо ей помочь, она так страдает. А я… черт, все, о чем я могу думать – это то, что ты помогаешь мне забыть обо всем этом.
Пожалуй, они всем займутся завтра. Им нужно починить машину, придумать оправдание, почему Ром ездит на другой тачке, разобраться с матерью Романа, а еще Шарлотта… Но разве это то, о чем нужно думать сейчас? Как вообще могло докатиться до этого? Сейчас он лежит обнаженный, жадно обнимает Романа, почти кайфуя от ощущения чужого тела рядом с собой.
Пакстон чувствует, как к спине прижимается что-то холодное, едва ощутимое, такое… Вивиан. Но она не делает ему больно, словно хочет просто ощутить себя не одинокой. И в этот момент Эйв понимает, что она пока что не желает им зла, но какие условия необходимо выполнить, чтобы она оставила их в покое?